Большие чувства маленьких героев

Я не знаю, плакала ли Наталия Ильинична Сац от радости, увидев на сцене свою «Чио-Чио-Сан». Не знаю, умеет ли она вообще плакать после всего, что перенесла в жизни... Но многие плакали – и в зрительном зале и за кулисами. Плакали не только от сочувствия – бывают ведь еще слезы радости, слезы восторга. Такой до слез настоящей стала Татьяна Глухова с первых же минут пребывания своей Мадам Баттерфляй на сцене.

Мы все увидели, что она обречена на гибель. Обречена еще до «свадьбы». Ведь и сама эта фальшивая, невсамделишная свадьба, которую устраивают для мистера Пинкертона, вдруг влюбившегося в прелестную хрупкую японскую гейшу, все хитрые и продажные служители, вся эта свадебная притворная церемония в самой себе несет беду... Она ведь не случайно пугает, настораживает, приводит в ужас всех подружек Чио-Чио-Сан; она огорчает даже невозмутимого и сдержанного американского консула: ему претит это откровенное вероломство, и он жалеет доверчивую, трепещущую, радостно смущенную девочку, готовящуюся стать «Мадам Баттерфляй».

Как же все чудесно открылось, зазвучало, зажило живой жизнью в спектакле, который всегда был только «оперой», только «представлением».

Работая над постановкой долго и тщательно, с требовательностью ювелира, преодолевая не только величайшие голосовые трудности всех вообще партий, не говоря уж об ариях заглавной героини, но прежде всего выявляя сложность и драматизм человеческих судеб, драматизм, кстати сказать, получивший сегодня какое-то особо острое и напряженное современное звучание, Н. И. Сац вслушивалась в каждую ноту, всматривалась в каждое движение, каждый жест, обращаясь к Тане уже как художник к художнику и счастливо видя: да, получается, да, споет, да, сыграет! Да нет, не сыграет – проживет!

И все они, Танины сотоварищи, друзья – весь коллектив – прожили в этом удивительном по силе воздействия на душу зрителя спектакле огромную жизнь, встав на новую, высшую ступень своего творческого состояния. Даже сам театр в этой своей работе стал уже не только детским, но, может быть, более всего и прежде всего юношеским. Да и взрослым тоже. Стал Театром, несущим необходимую каждому вообще человеку нравственную чуткость, зоркость, зрелость: понимание своей собственной ответственности за любовь, за счастье другого человека, за рожденное в любви дитя – эту новую жизнь, которая бывает приведена на землю имена любовью и безграничным доверием женщины, надеющейся на ответное благородство и честность того, кого она полюбила.

Когда Таня Глухова, ставшая вдруг на сцене живой, доподлинной Мадам Баттерфляй, убивает себя, оставляя сиротою свое дитя – маленького сына Пинкертона (которого теперь американец и его жена неведомо зачем увезут в Америку), зрители испытывают не просто чувство жалости. Думается, они тоже страдают. Быть может, даже не меньше, чем сама Чио-Чио-Сан и ее единственная подружка Сузуки. Так глубока и серьезна эмоциональная сила спектакля. Так велик нравственный заряд, заложенный в исполнение.

Мало иметь голос, даже такое чудесное серебристое лирико-колоратурное сопрано, каким обладает Глухова. Надо быть еще актрисой драматической. Да и еще очень многое нужно, чтобы обрисовалась истинная трагедия человеческой судьбы – прежде обычно скрытой в пышной, но статичной «оперности» многих и многих режиссерских решений, предлагаемых сложнейшему сочинению Пуччини. А ведь он и сам, рассказывает зрителям перед спектаклем Н. И. Сац, проливал слезы, когда писал и когда слушал свою «Чио-Чио-Сан».

Но вот все сбылось, все исполнилось. Опера вошла в репертуар Детского музыкального театра. Теперь ей предстоит долгая и прекрасная жизнь...

...Учуяв приближающееся завершение нашего с Таней разговора, из соседней комнаты появляется вежливый, воспитанный Мальчик Алеша – сын Тани. В руках – книжка. У Алеши вопрос: «Что такое» и т.д.?..

Мы начинаем объяснять, придумывая в два голоса самые невероятные ситуации: «Ты пошел на улицу, увидел кошку, собаку. Ну – и так далее!.. Понимаешь? Это и будет «и т. д.».

– А все-таки что же там будет, уже после собаки? – интересуется Алеша.

Как по волшебству, перед нами появляется и собака – угольно-черный Бим. Доверчиво ласкаясь к Алеше, он заставляет нас придумывать новые варианты искомого ответа. А я в это время устанавливаю необычайное сходство сына и мамы. Разве что две Танины русые косички, прихваченные аптечными резинками; отличают ее от Алеши, а ростом он, ученик второго класса, скоро уже догонит Таню...

Усвоив наконец смысл таинственного обозначения «и т. д.», Алеша уходит к себе. А я, рассуждая вслух о «Чио-Чио-Сан», как о пороге, за которым должно быть еще что-то более сложное, задаю вопрос: «Ну, а какая роль следующая?» О чем думает, кого хочет видеть своей новой героиней Таня?

Отвечает она в своей обычной манере: тихо, коротко, но твердо:

– Снегурочка.

Естественно, я прихожу в восторг. Мои новые вопросы, обращенные к актрисе, следуют один за другим. А как театр? Знает ли Наталия Ильинична? Решено ли это? А пробовала ли Таня себя в «Снегурочке»?

– Да, пробовала... Хочу, пройти по конкурсу в Большом театре... Конечно, не для того, чтобы уйти в Большой. Чтобы знать свои возможности. Наталия Ильинична, конечно, знает... У нее «Снегурочка» тоже давно задумана...

– Надо теперь и дома, наверное, много готовиться?

– Соседи не разрешают, – спокойно ответила Таня. – Едва начну петь – сразу стучат по батарее. Это значит: «Не смей! Не мешай жить!» Все репетиции – только в театре. Поэтому возвращаюсь по ночам. Устаю, конечно... Муж выходит встречать, если совсем уж позднее время...

Муж как раз в это время приходит домой, приветливо здоровается, представляется: «Олег». Он – это сразу видно – очень добрый, семейный, терпеливый человек. По специальности инженер. Танина работа, мне думается, вряд ли ему очень уж по сердцу со всеми ее сложностями. Однако он ведь не просто понимает Таню – он любит... И отлично знает, что Таня – талант. Когда она сразу же после замужества поступила в театр и начала учиться по вечерам в Гнесинском институте и когда родился Алешенька, – ведь еще труднее было. Но ничего, со всеми проблемами справились. Выдержали.