«Сколько сыграно – столько прожито...»

Занятия в школе начинались в 10 часов утра, а заканчивались ко времени начала спектаклей в Художественном театре. Ведь у нас преподавал весь его «цвет». Кроме предметов, непосредственно связанных с мастерством актера, мы изучали историю литературы, театра, музыки, изобразительного искусства, занимались фехтованием, пением, танцами. И была у нас еще одна дисциплина, к моему большому сожалению, совершенно незнакомая современной молодежи. Изучают ее только в школе-студии при Художественном театре. Дисциплина эта – хорошие манеры, а попросту говоря, элементарные правила поведения в обществе, так необходимые каждому человеку. Эта дисциплина нужна, конечно, и на сцене, но в не меньшей степени необходима и в повседневной, обыденной жизни.

Вахтанг Леванович Мчеделов, молодой, талантливый режиссер, которого мы, студийцы, необыкновенно любили, был постоянным организатором вечеров во Второй студии. Один из таких вечеров остался в моей памяти на всю жизнь.

Я самостоятельно подготовила к этому вечеру небольшую сценку – разговор деревенской бабы, впервые попавшей в город, по телефону.

Выступать на наших вечерах всегда было страшновато, но и почетно. Глянешь в зрительный зал, а там одни знаменитости! Но стоило мне выйти на сцену, я забывала все на свете, жила только своей работой. Так и тут, читала и не думала, кто сидит в зрительном зале. Уже уходя со сцены, разглядела в первых рядах Владимира Ивановича Немировича-Данченко и Александра Ивановича Южина-Сумбатова.

Только я разгримировалась, прибегают наши студийцы и говорят мне: «Одевайся, гримируйся и скорее выходи на сцену. Просят тебя еще раз повторить твою сценку!»

Оказалось, что после спектакля «Три сестры» приехали к нам на вечер актеры Художественного театра во главе со Станиславским и Книппер-Чеховой. Им рассказали о моем выступлении, и они захотели его непременно увидеть.

Второй раз я сыграла свою сценку несколько иначе, что-то изменила, добавила. Позже я ее повторяла много раз, но всегда импровизировала.

После нашего выступления подходит ко мне Федор Иванович Шаляпин, берет за руки, смотрит в глаза и говорит своим неповторимым голосом: «Умница, по-моему играешь!»

И только я ушла за кулисы и села второй раз разгримировываться, приходят Константин Сергеевич и Александр Иванович. Сели по обе стороны от меня, посмеиваются, посматривают... Сначала я не поняла, о чем разговор, а потом прислушалась – спорят. Слышу, Южин говорит: «Настя Зуева – наша артистка, артистка Малого театра. Пойдешь к нам в театр?» Я слова вымолвить не могу, только головой отрицательно качаю. А про себя думаю: «Как же я могу изменить родному гнезду, где меня из цыплячьего состояния вырастили в актрису?» Константин Сергеевич смотрит на меня и говорит: «Не пойдет. Не хочет. Вон головой качает. Настя Зуева наша. Наша она. Из Художественного».

Этот разговор стал знаменательным для всей моей жизни. Ведь в «системе» Константина Сергеевича получили развитие лучшие черты русского реалистического театра, традиции которого всегда были присущи Малому театру. Делая первые, робкие шаги на сцене, я была удостоена такого спора двух корифеев нашего театра. Это окрыляло, вселяло веру в то, что я не зря выбрала нелегкую актерскую долю.

В 1916 году наша школа была вынуждена закрыться из-за материальных трудностей.

Вахтанг Леванович Мчеделов сделал все, чтобы не потерять талантливую молодежь. Он предложил нам работать над пьесой Гиппиус «Зеленое кольцо». Когда, по нашему мнению, спектакль был готов, меня послали за Константином Сергеевичем в Каретный ряд, где он жил, пригласить на просмотр. Константин Сергеевич заинтересовался нашей работой и взялся сам довести ее до премьеры. На репетиции мы ездили к нему домой. Это были приятные поездки. Запомнилась сама атмосфера этих репетиций, интерес к нам Константина Сергеевича. Он умел разбудить наше воображение, инициативу, просил каждого вносить что-то свое в спектакль. И принял почти все наши находки... Принял Константин Сергеевич и мои две фразы к роли. Наш с Колей Баталовым вальс Станиславский предложил танцевать так, как будто мы совсем не умеем танцевать. И первый смеялся над тем, как у нас это получалось. А позже всегда смеялась и публика, непременно вызывая нас после исполнения вальса.

Спектакль «Зеленое кольцо» стал началом Второй студии Художественного театра, а наш любимый педагог Мчеделов – ее руководителем.

Все мы – студийная молодежь – были одержимы искусством, ради своей актерской профессии готовы были терпеть любые невзгоды и лишения.

Позже, уже в годы революции, мы с Любочкой снимали комнату в доме, рядом с которым сейчас помещается Всероссийское театральное общество. За Любой частенько заходили ее ухажеры – Толя Кторов и Игорь Ильинский. Меня они просто не замечали. Я любила лежать на кровати и мечтать. Никакие их шуточки и насмешки не могли вывести меня из мира грез.

По-моему, ни Кторов, с которым мы всю жизнь прослужили вместе в Художественном театре, ни Ильинский – актер другого столичного театра, Малого, так и не заподозрили тогда, что подружка милой их сердцу Любочки Настенька и актриса Зуева – одно и то же лицо.

Уже в те годы искусство забрало меня целиком. Все, что я замечала, на что обращала внимание, так или иначе было связано с искусством.

Революция вошла в нашу жизнь стремительно и поначалу не совсем понятно.

Обедать я ходила к тете в Леонтьевский переулок. На улицах стреляли, частенько над головой свистели пули. Но не оставаться же без обеда! И вот короткими перебежками, по стенкам, с зажмуренными от страха глазами я добиралась до тетиного дома и стремглав взбегала на второй этаж. Чувствовала себя в безопасности только после того, как за мной захлопывалась массивная дверь. Если вечером не было спектакля, после таких потрясений оставалась ночевать у тети.

Постепенно мы поняли главное, что дала революция театру, – возможность в невиданных ранее масштабах служить народу. Но ведь Художественный театр и начинался с мысли о создании театра для широких масс, для рабочих Москвы. Так он и назывался вначале – «Художественный общедоступный».