Трудные странствия от роли к роли

– До этого, – говорит режиссер театра Владимир Салюк, – Киндинов котировался больше как грубоватый герой: а здесь – острохарактерная роль. И в нем вдруг проявился вкус к остроте, к гротеску. Во время предварительной работы над спектаклем мы разбирали психологические мотивировки поведения героя, находили оправдания, зацепки, детали... Но когда пришел Олег Ефремов, он прежде всего потребовал от Киндинова гротескной характерности, почти эстрадной свободы самовыражения. Для нас вначале это было как шок. Ефремов – и вдруг такие требования. Но оказалось, что это-то и нужно было, чтобы образ «заиграл».

– У Ефремова очень точное актерское чутье. Даже репетируя с другими, – говорит Киндинов, – он как бы проигрывает за своим режиссерским столиком то, что происходит на сцене, шепотом повторяя за актером слова роли. В какой-то момент раздается: «Стоп! Не то!» Это значит, что «голоса» Ефремова и исполнителя вошли в диссонанс. А доверять Ефремову есть полное основание, и это «стоп» наверняка значит: сфальшивил, наиграл.

Ефремов обладает еще одним ценнейшим качеством. Он приучает актера в обыкновенной, бытовой ситуации открыть глубокий смысл, вывести ее за пределы сиюминутных дел и мыслей.

Разительный пример – « Сталевары ». Критика относила эту пьесу к разряду «производственных». Но это определяет лишь первый сюжетный уровень. Ефремов сумел выявить в ней такие психологические конфликты, такие столкновения характеров, что «производственные ситуации», не теряя своей реальности, приобрели высший общечеловеческий смысл. То, что происходит на сцене с героем Киндинова или другими персонажами пьесы, – это не только звенья в цепи конкретных событий их жизни «на заводе и дома». Это еще и ступени, по которым идет развитие духовного мира человека. И нужно найти очень верные и точные краски, чтобы зритель увидел и понял это. Вот тут и можно говорить о «школе Ефремова».

Киндинов говорит с жаром, в его чуть сбивчивой речи чувствуется глубокая и страстная преданность своему делу. В его размышлениях нет ни театроведческого теоретизирования, ни режиссерской аналитичности. Это мысли актера.

Его отношение к работе других актеров отличается профессиональной объективностью:

– Конечно, в актерской среде, как нигде, трудно избавиться от чувства ревности. Хотя во мне удачи «соперников» пробуждают скорее азарт. Увидев чью-то прекрасную работу, хочется тот час попробовать самому, испытать свои силы...

Если со стороны партнеров бывает, что возникают к Евгению Киндинову претензии, то чаще всего из-за излишней дотошности, «копания» во время репетиции. В своих рассуждениях он может оказаться неправым, но его сомнения, сопротивление подстегивают других, заставляют выверить свою позицию, более убедительно и четко выразить ее. «На репетицию с ним надо идти во всеоружии», – говорит режиссер театра Владимир Салюк.

Киндинов не отличается простотой характера, хотя в общении с людьми стремится быть открытым и легким. Но взгляд всегда остается настороженным: Киндинов как бы следит за собой и собеседниками со стороны, контролируя свою и чужую реакцию. И хотя он любит, по его собственному признанию, бывать в больших компаниях, встречаться с разными людьми, но близких друзей у него мало. «Что-то мешает. Во мне самом», – с сожалением признается Киндинов. Может быть, это чрезмерная требовательность к людям? «Но так иногда вдруг тянет кому-нибудь высказаться», – вдруг вырывается у него.

Как хочется быть понятым и как страшно, что тебя поймут не так... Желание выразить себя и быть воспринятым другими – один из сильнейших импульсов к творчеству. Может быть, поэтому так много людей прошло через искус стать актером. Эта профессия дает возможность выразить свою личную боль, свою страсть и радость через сценического героя. «Только тогда, когда найдешь точки соприкосновения собственного мира и мира исполняемого тобой персонажа, только тогда роль может удаться», – говорит Киндинов.

У профессионального актера «кладовая» эмоциональной памяти – его арсенал, которым он пользуется в своей работе. И чем богаче он, тем, вероятно, интересней работы актера. Там могут храниться и впечатления детства и воспоминания о когда-то поразивших воображение событиях...

– Бытует среди актеров такое выражение: «запомни ощущение». Происходит что-то в жизни, даже, может быть, что-то чрезвычайное, а оде-то невольно возникает мысль, что нужно не упустить, зафиксировать свое состояние, потом в работе пригодится. Цинично? Но лишь с той точки зрения, с какой мы иногда говорим о профессиональном цинизме врачей, – размышляет Евгений Киндинов.

– Но это крайний пример. А вот другой. У меня осталось очень острое ощущение неловкости и стеснения, когда я очутился в буквальном смысле не в своей одежде. Случилось это в Испании, куда я приехал с советской делегацией кинематографистов. Должен был состояться официальный прием. Явиться надо было по этикету во фраке. В своем гардеробе такой одежды я не держал, и носить фрак даже в спектаклях пока не приходилось. Меня выручил один сотрудник посольства. И вот я оказался в чужом фраке на высокопоставленном приеме и ощущал себя настолько не в своей тарелке, что никак не мог дождаться конца вечера.

Несколько лет спустя я получаю роль Соленого. И вот то ощущение неловкости, неприкаянности среди чужой и в общем-то чуждой обстановки, которое осталось во мне после моего «фрачного» вечера, вогало точной деталью в тот комплекс ощущений, который мне был нужен для роли Соленого в «Трех сестрах».

Киндинову, как и многим из нас, пришлось, думается, не раз преодолевать это тягостное ощущение скованности и неловкости в непривычной обстановке. Может быть, поэтому, зная ему цену, Евгений старается избавить от него других, когда это бывает в его силах. И, оказавшись впервые у него дома, чувствуешь стремление хозяина облегчить своему гостю первые моменты привыкания к незнакомому месту. Сам дом актера располагает к себе уютом и незагроможденностъю вещами. Особый уют создают книги. Подойдя к полкам, не испытываешь того цепкого, настороженного взгляда, который нередко появляется у владельца, когда чужой подходит к его сокровищам. А у Евгения есть что попросить почитать, хотя подбор книг несколько специфичен. Ведь их хозяин – актер, и большинство книг связано с театром, с теми ролями, которые ему приходилось играть, с теми великими артистами, чьим партнером ему посчастливилось быть: Тарасовой, Ливановым, Грибовым...

Первый раз Киндинов встретился с Грибовым во время ввода в спектакль «На дне».

– Ввод – тягостное занятие для актера, – говорит Евгений. – Обычно он идет помимо основной работы. Входить надо в уже сложившийся спектакль, который создавался и жил какое-то время без тебя. Это все равно, что садиться на ходу в поезд. Настроение у Алексея Николаевича было не из лучших. Репетиции шли внепланово. Сначала он воспринял меня с жуткой неприязнью. Говорил сквозь зубы. Чаще всего вообще игнорировал. Но постепенно – два-три слова совета, потом какое-нибудь замечание попространнее. Коллеги поопытнее сказали: «Это верный признак. что «старик» тебя принял».

Грибов был прекрасным партнером, «вытягивая» из тебя ту реакцию, которая нужна была по сцене; он всегда задавал верный тон, и ты уже не мог сфальшивить. Он принадлежал к удивительному поколению актеров, мужественных и стойких. Они даже не боялись длительное время быть без новых ролей, оставаясь при этом в форме и верными своим творческим принципам. А ведь иногда становится так жутко, что все – больше у тебя ничего не будет, тебя забыли...

Нет, кажется, ничего мучительнее для актера, чем быть в простое, получать зарплату и не получать ролей. Даже неудачи переживаются, наверное, легче. Боязнь оказаться «за бортом» порой заставляет многих актеров браться за «чужие» роли, а то и вообще за слабый драматургический материал. Когда Киндинов получил приглашение сыграть роль Мити Карамазова в спектакле Театра имени Моссовета, он воспринял это как дар судьбы.

И вот пошли репетиции... Одна из них – в декорационном зале. Большой деревянный помост, на котором расписываются задники: лес, или уходящие вдаль городские улицы, или просто небо... Но сейчас он пуст. Только скамья и низкий стол в углу. До начала работы несколько минут. Уже оставлены посторонние разговоры. Киндинов несколько раз обошел вокруг помоста, как боксер перед боем, и затем запрыгнул на деревянный настил, где его уже ждал партнер. И среди еще недописанных декораций, среди случайных деталей других спектаклей начинает разыгрываться жизнь братьев Карамазовых...