Мы помещаем письмо комсомольцев Штушкова и Радионова на обсуждение читателей «Смены». Большинство наших читателей - рабочий молодняк. Но интересами коммун и колхозов они должны болеть не меньше, чем деревенские комсомольцы. Ведь работой в деревне мы решаем большие социалистические задачи. Городские рабочие должны помочь деревне не только при создании колхозов. Как более опытные строители, как люди с большим общественным чутьем, они должны также учить коммунаров и колхозников наладить и внутреннюю жизнь на новых началах.

Случай, рассказываемый Радионовым и Штушковым, раскрывает перед нами все те силы, которые сталкиваются между собой внутри колхозов и коммун.

Как капля воды отражает в себе весь мир, так и этот случай отражает процесс переделки крестьянской ограниченной психологии в психологию передовую, коммунистическую.

Давайте общими усилиями решим, как здесь поступать.

Товарищи из редакции «Смены»!

Вы помните, когда мы уезжали в Среднее Поволжье по мобилизации МК, мы обещали писать в ваш журнал.

Прошло уже три месяца. Попало нас двое московских рабочих - комсомольцев в коммуну, которая организовалась за месяц до нашего приезда сюда. Мы не могли написать до сих пор потому, что были завалены работой. Вначале надо было взять на учет все пожитки членов коммуны. Были у нас и такие коммунары, которые хотели утаить кое - что, приберечь свое добро в надежде, что коммуна развалится.

Вместе с лучшими коммунарами нам пришлось колесо так завертеть, чтобы все почувствовали, что дело затеяно всерьез и надолго.

Семенной фонд на весенний сев уже заготовлен. Осенью мы спешно построили коммунальный скотный двор. Сейчас скотина нашей коммуны уж стоит вместе. В предстоящее лето мы думаем, что в силах будем выделить группу коммунаров на постройку общей столовой. Это возможно будет, если только во - время получим комбайны и трактор, которые мы заказали. Это нам освободит рабочую силу. Ведь один комбайн работает за 300 человек.

Словом, мы здесь так заработались, что дым стоит коромыслом. Московские наши представления о своей будущей работе совсем нельзя сравнить с тем, что мы здесь увидели и перечувствовали.

Особенно изменилось наше мнение о самих коммунарах; в Москве нам казалось - раз люди решают зажить коммуной, они назавтра же собираются единой семьей и по - коммунистически обходятся друг с другом. На самом деле все это не так просто. Изменение крестьянского характера идет куда туже. Временами нет - нет, а все же высовывается жадное рыло частного хозяйчика. Особенно мутили первое время два кулака, попавшие еще до нас в коммуну.

Но и сейчас не надо думать, что у нас здесь все «святые коммунары». На отдельных случаях очень часто видим, что коммунары подходят к делам коммуны со старой меркой - «как бы себе побольше». То там, то здесь вспыхивают старые чувства. И за новое надо драться изо дня в день, не пропуская ни единого случая.

Вот вам, к слову сказать, и пример. Это случай, о котором мы хотели бы кстати с вами посоветоваться:

Когда коммуна создалась, в числе прочих 100 крестьянских семей вступил в нее Иван Голожмыхин со своей семьей: Марьей Голожмыхиной и четверкой малышей. Марья была забитой крестьянкой. Нам рассказывали, что она все плакала и просила мужа в «коммунию» не идти. Внутри же коммуны дела развернулись, как говорят, навыворот. За три месяца Марья ликвидировала свою неграмотность (этому у нас обязывали всех неграмотных). С другими женщинами она у нас работала скотницей. И особенно ее связало с коммуной то, что на общих собраниях коммуны хорошенько взбучили Ивана за то, что он бьет свою жену. На первом собрании ему вынесли выговор и предупредили, что на следующий раз его за это оштрафуют.

Первое предупреждение не помогло. На втором собрании голоса разделились. Некоторые коммунары и многие женщины предложили исключить его из коммуны, как неисправимого хулигана (а надо сказать, что Марью он избивал действительно зверски). Большинство же решило оштрафовать его, не выдать ему на этот год отпускаемые всем суммы на обувь.

Результат этого решения получился неожиданный. На завтра после собрания Голожмыхин пришел в контору, бросил председателю коммунарскую книжку и затребовал, чтобы ему вернули все добро (корову), лошадь, соху и др. вещи), которые он с собою привез в коммуну.

Следом за ним прибежала Марья с плачем, что она из коммуны ни за что не пойдет.

- Гоните меня, толкайте, я отсюда не уйду и детей не отпущу с этим извергом. Пожила я с ним 12 лет и хорошего слова никогда он мне не сказал. Помыкал он мною как скотиной на дворе. Не пойду и все. Здесь я равная всем хозяйка, - говорила Марья Голожмыхина.

Так что ж, дело самое простое: отпустить Ивана на все четыре стороны. Марью с детьми оставить, понятно, в коммуне. Добро же безусловно не вернуть, потому что все четверо детей Ивана еще нетрудоспособные (старшему 8 лет). Раз он уходит, пусть хотя бы на их счет останется бывшее имущество Голожмыхина. Так думали мы. С этим мы и пришли на правление коммуны, а затем и на общее собрание. В серьезных случаях мы всегда стараемся обсуждать дело на общем собрании (коллективное решение здорово воспитывает).

На собрании выяснилось, что дело это не такое уже простое. Эти вопросы стоят у нас всегда в текущих делах. Мы их обсуждаем после решения более важных хозяйственных вопросов. Но история «Иван да Марья» отняла больше времени, чем вся остальная повестка дня. Большинство присутствующих резко высказалось против нашего предложения.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.