– А я ему записку оставил. И наказал, чтобы сам тебя оперировал. И чтобы все по-хорошему.

А не откажет? – опять спросил голос и замер. И в этот миг ударили соловьи. Они сорвались, точно с горы, и запели с шальной удалью, бесшабашно, точно были теперь на свадьбе, на какой-то счастливой гулянке и теперь забыли обо всем, обо всем, и только пели, пели и пели.

– Слышишь, Федя? Ты слышишь?

– Слышу. Это птички меня отпевают.

– Да брось ты, Федя...

– А он не откажет?

– Нет, нет, ни за что! Наоборот, разозлил я его, обидел, а он в обиде-то сильно хорош. Так отделал тебя, что приедешь, как после баньки...

– Приеду, конечно, приеду. И стану тут помирать.

– Да брось ты свою чихню! Афоня мой не позволит. И не таких, поди, выручал!

Афанасий сидел, как связанный. И было то жарко, то холодно, то хотелось курить, то хотелось пошевелить ногой – она затекла совсем, но он боялся даже дышать. А в голове билось только одно. Только одно – так вот о чем отец писал за столом! А соловьи кричали теперь почти у самого уха. Но это вода виновата. Это по воде летят звуки, это по ней они несутся с такой быстротой. И летят, поднимаются выше, все выше, и там от них одни брызги, одни уж осколки, и они падают в воду и погибают. И тут же родятся, и все снова, снова и снова...

– Ох, выпевают, – сказал отец и рассмеялся.

– Тебе весело, а я не могу. Нехорошо мне.

– Да брось ты, Федя! Сынок этого не допустит. Он из земли подымет, прямо ногтями выцарапат тебя, не сомневайся.

– Ты не говори – понимаю. Каждому свое, я понимаю... Мой тоже вчера приехал, как в кол колонул – в район, говорит, забирают. А я отвечаю: думай, у тебя повышение, не все председателем-то колхоза. Но только за тобой не поеду. Здесь родился, здесь и помру. И ты меня не трогай, как пешку. Я тебе – не игра.

– Правильно! Нельзя тебе ехать.

– Что правильно? Вот сынок твой посмотрит и скажет: опоздали, товарищи. Он уж давно тебя съел.

– Кто он-то? Да кто он, Федя?! Да никакого рака нет у тебя. Иди на операцию с легкой душой. Сынок мой не ошибется...

Афанасий улыбнулся в своей засаде. «Ну-у, родитель – прямо векселя раздает», – и стало легко. Голова уже не болела, и дышалось свободно, и обида, та большая обида, все уходила куда-то и уходила. И он опять зажмурил глаза, и все тело стало исчезать, исчезать куда-то и полетело, как в полусне.

– Ты меня, Коля, не пеленай. А хоть бы и что-то. Ведь пожил я, кое-что повидал. Вон как птички кричат. И чего они выпевают...

– А я тоже заслушался. И не надо бы там березы рубить. А то в войну, говорят, не рубили, а теперь как сдурели...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.