Красота какая! Ира по-детски всплеснула руками. В лучах заходящего солнца переливалась всеми цветами радуги глиняная расписная посуда – горшки, гляки, кувшины, широкие миски, большие увесистые кружки, набор для праздничного чаепития... Дед разгладил густые «гайдамацкие» усы, улыбнулся.

– Это еще прадед твой, Лука Адамович, сработал. Почти сто лет минуло, а гляди-ка, цвет не поблек, краски живут, дышат – на особых травах настояны.

В Туголицах гончарное дело издавна в почете. Считай, в каждом дворе – свой круг. Ну да одно дело горшок-двуручник для щей и каши «скрутить» и совсем иное – сработать вазу расписную, глазурью облитую или набор посуды, звонкий да яркий. Потому-то идут в дом к Сиковичам не только свои, туголицкие. Из других сел, областей приезжают: никому отказа нет.

И отец Савы Лукича и дед его (еще в прошлом веке!) глину мяли, «крутили». На вазы их, изразцы лепные, ковши, сделанные под петухов цветастых, большой спрос был в господских усадьбах. Да и здесь, в деревне, почти в каждой избе радуют глаз и душу яркие поделки из глины – фирменные, «от самих Сиковичей».

Первую свистульку глиняную Ира сделала в семь лет, а в десять уже за гончарный круг села.

Бабушка Марфа вздыхала украдкой:

– Где ж это видано, чтоб дивчина в гончары подалась? Грязуха кругом, глина. Сколько сил надо, чтоб ее ворочать...

А дед только посмеивался:

– Ничего, Иринка, крути шибче. ...Небо, словно ситец выцветший, на березах паутинка повисла – осень у порога. Завтра уезжать пора. В Бобруйск, в училище. Три года незаметно пролетело. Вот уже и четвертый, выпускной начинается. У околицы дед остановился.

– Ну, беги, внучка. Напрямки, через лес. К автобусу как раз и поспеешь. Поклон учителям. Они мастера знатные, даром что молодые...

Ирина легко побежала. Казалось, будто по воздуху летит, кофточка продувная, ветром солнечным полна. «Вот бы в глине так схватить!» – подумалось деду

Вспомнил, как привез ее в город, как в училище вместе пошли, как волновался он: примут ли? Вспомнил лицо внучкино, счастливое, когда выбежала она во двор, бросилась к нему: «Приняли! На гончара буду учиться!»

Яркая точка уменьшалась, уменьшалась, и вот уже, как ни напрягай зрения, ничего не видно. Только закатная дымка колеблет воздух.

А дед долго стоял еще за околицей, следил за убегающей вдаль тропкой, а руки привычно мяли тугой ком глины. И становился он податливым, нежным...

В коридорах училища кипела звонкоголосая, пестрая жизнь. Ларин, как всегда бегом, поднялся по лестнице к себе.

Ребята улыбались, чинно здоровались. Директор заметил сразу же, как вытянулись они за лето: мальчишки раздались в плечах, лица стали чуть жестче. В девчатах исчезла угловатость – каждый жест был мягок, красив.

Аркадий Егорович улыбался, кивками отвечал на приветствия. Не по-сентябрьски жаркое солнце пробивало торцовый витраж, сочными мазками высвечивало длинный коридор, причудливыми узорами ложилось на гипсовые фигуры, копии с великих античных статуй – «Гермес с Дионисом», «Венера Милосская», «Апоксиомен»...

В кабинете трезвонил телефон. Секретарь сняла трубку.

– Свердловск. – Она вопросительно посмотрела на директора.

– Давай, Светочка, давно жду... Ларин слушает. Можете не волноваться. Сделаем в срок. Монтировать панно, мозаику по фасаду будем сами.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.