На небольшом, казалось бы, примере Р. Прагер ставит большой и интересный вопрос. Можем ли мы относиться к нашему государству так же, как это было до революции, когда власть и богатства был в руках паразитических классов? Как должно измениться понятие своего и чужого, когда мы сами, как класс трудящихся, управляем своей страной? Рассказанная Прагером история о восьми копейках - лишь одна из множества подобных ей, в которых испытывается и или побеждает или уступает старому новое чувство хозяйского отношения не только к своим, личным, но и вещам общественного обихода и достояния.

ТРАМВАЙ не показывался. Синеватые оглобли рельс уходили в даль, холодно поблескивая отполированной сталью. Иные номера, грохотно прорезая стыки: трах - тах - та, трах - тах - та, позванивали насмешливо мимо, отягощенные пассажирами, как беременные двойнями бабы; а вот «а - ашка», нужная до зарезу, сгибла где - то там - в неизвестностях. Стрелка круглых электрических часов упруго откачнулась сначала на пять, потом на десять минут: вагона все еще не было видно.

Всегда есть в неприходе трамвая что - то угнетающе обидное. Уйти или нет? Подождать еще, что ли, три минуты? Уйдешь - он тут как тут, нарочно, появится?! Где - то, быть может, крушение, а ты дурак дураком все будешь дожидаться?!

Чающие трамвая не умещались уже на островке безопасности; они скопились на мостовой, мешая движению и ежеминутно подвергая себя раздраженно - сиплым окликам автомобилей. Впереди всех находилась коротенькая женщина; она все приподымалась на цыпочки и вытягивала шею вперед: не идет ли?! Стоявший рядом с нею старик в чесучовом пиджаке раздраженно теребил седой, богатый ус; было совершенно очевидно: трамвай опаздывает в пику ему. Старик принимал это, как личную обиду.

Комсомольцу Доронину стало скучно. Хотя он и старался всем своим видом доказать сугубое равнодушие к поведению трамвая, однако и он порой: нет, нет, да и взглядывал вдоль по линии. И неожиданно он, меньше других обнаруживавший свое нетерпение, первым заметил медленно ползущий в гору трамвай.

Сначала показался краешек визитной карточки «А», затем полупрозрачное стекло передней площадки, наконец - и все пузатенькое «а - аш - кино» тельце.

Трамвай приблизился, кряхтя, как подагрик. Какая - то неладица была в нем: он шел с присвистом, точно пришептывая на - ходу; в межколесном брюхе его что - то урчало больным металлическим скрежетом.

Вагон был до отказу набит пассажирами предыдущих остановок; его, казалось, распирало в ширину всходящим тестом тел. Доронин вскочил еще на - ходу, плечом энергично подпирая передних. До следующей остановки ему пришлось висеть на ступеньке. Он, впрочем, любил стремительный бег трамвая, быстрый и сильный ток воздуха в лицо, скольжение - до ряби в глазах - полотна мостовой. Вскоре новая толпа, ринувшись со всей силой нетерпеливого раздражения, скопившегося в ней, уволокла Доронина внутрь - мимо кондуктора, к середине вагона. Трамвай шел под гору, яростно раскачиваясь из стороны в сторону, точно порываясь разнести тесную колею рельс; пассажиров то - и - дело охапками кидало друг на друга.

Доронину стало жарко, он отер со лба и шеи щекочущие струйки пота. Вытащив кошелек, он достал восемь копеек медью и протянул их кондуктору. Доронина, однако, оттеснили; вагон на повороте так накренило, что рукой с зажатыми в ладонь деньгами пришлось ухватиться за верхний поручень. Спустя несколько минут Доронин вторично попытался дотянуться, но его подпихнули еще вперед по проходу. Рядом у окна освободилось место; Доронин сел.

Мимо, почти захлестывая стекло листьями деревьев, проносились узорным кольцом пыльнозеленые бульвары.

Неожиданная мысль, тоненькая, как прикоснувшаяся и быстро отдернутая иголка, ужалила Доронина. Он чуть покраснел и, смутившись, порывисто надвинул кепку ниже на лоб. Ему вдруг показалось, что пассажиры догадываются о его намерении. Щетинясь подозрением, он быстро и колюче обвел глазами соседей. Но от сидевшего напротив толстяка булочника, запачканного мукой и слегка посапывавшего, веяло такой розоватой сдобностью и изюмным миром, что Доронин успокоился.

«Я не виноват! Не доберешься в такой тесноте!» - оправдал он себя, хотя мысль о том, что можно по рукам пассажиров передать деньги кондуктору, смутно и неохотно как - то закопошилась было в нем.

Было недалеко уже: до клуба Доронину оставалось всего два пролета. Все неприятнее, однако, становилось сидеть рядом с теми же соседями, да и платить теперь было уже совершенно невозможно: «все тотчас догадаются, что хотел проехать зайцем!»

Все еще колеблясь, Доронин смущенно заерзал на сиденье; вдруг решившись, он поднялся с места и энергично начал протискиваться к выходу. Неловкость и тревога перед возможным появлением контролера торопили его, он грубо толкнул какого - то грузного человека.

Тот огрызнулся:

- Не толкайтесь!

- Я вас не трогаю, чего вы лезете! - злобно ответил Доронин. Он полубессознательно обрадовался столкновению, заглушавшему тревогу, и отчасти поэтому ответ был более резок и вызывающ, чем можно было ожидать; отчасти же потому, что человек этот, как на глаз определил Доронин, был безусловно нэпом.

- Вежливее надо быть, молодой человек! Толкаетесь и еще грубияните! - волновался тот, размахивая рукой с зажатым меж пальцев билетом.

- Вас по носу видать, что за птица! - отрезал Доронин, пронзительно посмотрев своему противнику в глаза; тот осекся, разом умолкнув и лишь метнув в лицо Доронина суженными от подавленного гнева зрачками. Доронин счел себя правым, хотя ощутил, как значительная часть пассажиров неодобрительно отнеслась к его выпаду.

Вагон, туго сдерживая свой разбег и шипя тормозом, как рассерженный гусь, останавливался. Не доезжая одного пролета до нужной остановки, Доронин вышел. Во - семь неуплаченных копеек, все еще стиснутых в кулаке, он опустил в карман; они звякнули. Доронин было прислушался к медному их звуку, однако тотчас волнующее еще переживание стычки с нэпманом отвлекло его внимание.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.