Издали уже виднелся клуб. Плакаты у входа конструктивно пестрели стрелками, кружками, разноцветностью, подчеркивающими линиями. Доронина обрадовала геометрическая простота и ясность плакатов, тем более, что он и сам участвовал в работе над ними; стало веселей и спокойней на душе.
Доронина быстро подхватила молодая клубная суета. Он сыграл несколько партий в шашки, успел захватить две части американского сногсшибательного фильма и, под конец, изловчился вторым ударом разбить пингпонговский мячик. Перед самым уходом приятели, затащив его в буфет, заставили его распить с ними по паре бутылок Трехгорного.
Доронин, собственно, недолюбливал горькую янтарность пива, он притрагивался к нему редко, да и то только после настойчивых товарищеских уговоров. От выпитых кружек у него слегка кружилась голова, так, как это бывает после карусели, когда слезаешь на кажущуюся несколько шаткой землю. В исходе первого уже часа ночи он отправился домой.
Обрывки мыслей, бессвязица желаний и настроений толпилась в голове Доронина. «... Не туда б ему двинуть шашку... влево! заперта была бы Сенькина дамка;.. э - эх, сплоховал!! Заладили - трюки! с авто да на подводную лодку, с крыльев аэроплана... надоело!... Вот Танька - это да!... на виске у нее тень, легкая такая, как... как прохлада... и...»
И странно: под всем наплывом разнородных мыслей нечто подспудное и далекое смутно тяготило Доронина. Порой ему казалось, что он хочет замять какое - то воспоминание, но о чем именно, никак не выяснить; точно нечто, неясное самому, скребло исподтишка; нет, что - то... неладно, не так, не так!
Уже гасли фонари. Потемневший и сумрачный город засыпал, суставчато раскинув обезлюдевшую сеть улиц и переулков. С Красной, гулко и тоскливо плывя в ночной тишине, донесся единственный удар кремлевских часов.
Проходя слабо освещенным переулком, Доронин нечаянно споткнулся и едва не упал. Холодящим лезвием скользнуло по всему телу ощущение угрожавшего падения. Удерживая равновесие, Доронин услышал, как в кармане слабо звякнули те самые деньги: пятак о трехкопеечник. Звук был почти неслышный и тоненький, будто серебряный. Что - то жалобное было в нем.
Нестерпимый стыд вдруг ожог Доронина. Легкий хмель от непривычных бутылок мигом улетучился, он сразу совершенно протрезвел.
«Так, вор?!... Как это могло... случиться?! Комсомолец и - у своей страны?! Вор?!»
Доронин припомнил все - и как мысль о поступке впервые ужалила его, и как он лживо оправдывал себя и как, трусливо опасаясь контролера, он соскочил, не доезжая одного пролета. И чем больше он припоминал, тем сильнее охватывало тягостное и мучительное раскаяние. Он неожиданно, вспомнил к тому же, как нэпман, которого он грубо толкнул, размахивал перед ним рукой с зажатым меж пальцев билетом.
«Да, да, и здесь неверно вел себя! Не так с ними... на деле надо!... Схулиганил ни к чему!...» Тяжелый стыд все плотнее завладевал Дорониным.
К остановке на углу переулка подошел один из последних вагонов; он врезался в опустелую темноту ночи чеканными перестуками моторного вагона, повторами - чуть - чуть потоньше - прицепного. С собою привнес он что - то тугое и резкое - размашистую силу хода, настойчивую и жужжащую дробь звонка, блеснувшую полосу электрического света. Доронина как будто что - то подтолкнуло. Он весь встряхнулся, точно сбрасывая с плеч овладевшую унылую растерянность. Рванувшись с места и разогнавшись, он успел вскочить на прицеп уже отходившего трамвая.
Вагон шел почти порожним. Кондукторша, издерганная за день работы, устало думая - последний рейс, а там - спать, спать, - подошла к нему.
Несмотря на свою решимость Доронин смутился: неожиданное затруднение возникло перед ним.
- Д - дайте мне... - он слегка запнулся, - два билета по... одной станции!
«Ах... да, ведь она... она догадается!... И все... и вон тот, хмурый студент, тоже... тоже догадается!...» Доронин задохнулся, сердце у него снежинкой метнулось вниз и тотчас порывисто рванулось кверху. Он отвел глаза в сторону, малиновый румянец залил шею и все сразу вспотевшее лицо.
Кондукторша удивленно оглянулась. Нет, она не ошиблась, он вошел один. Для кого же второй билет?!
- Вам куда ехать - то?! До конечной остановки всего одна станция! - добавила она, предположив, что Доронин приезжий.
Доронин растерялся еще более; он беспомощно, как - то совсем по - детски поднял глаза на кондукторшу.
- Мне... пожалуйста... ну, дайте мне... два билета!... Вот... шестнадцать копеек!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Первый в СССР автомобильный завод «Алхо» выпустил недавно первую тысячу автомобилей своей конструкции. Ваш привет пионерам советской автомобильной промышленности