На земле много интересных, красивых мест. Есть где отдохнуть душе и порадоваться глазу. Я знаю такие места на востоке, на западе, на юге. Но Север... Здесь все: от комариного писка над болотами до переливистого зимнего сияния неба – родное. Здесь моя родина. Я люблю в ней все. Но что за странное, ревнивое чувство мешает мне слушать этот живописный рассказ об острове на Ладоге? О Валааме, что всей своей историей (далекой и богатой), настоящим (бурным и противоречивым) так напоминает мне о другом, родном для меня острове? Как ребенок, обрадуюсь я неожиданным и исцеляющим словам, которыми профессор Петрозаводского университета Леонид Яковлевич Резников закончит свой рассказ: – Красивее Валаама могут быть только Соловки... – И пойму его, когда он добавит: – Но не дай вам бог писать о Валааме восторженно.

Мне известна причина опасений профессора, но время имеет способность изживать из памяти все грустное и неприятное, оставлять в душе светлое. И может, потому теперь и после того, как я воочию увидела, какие трудности переживает Валаам, я все-таки вспоминаю его как сказочно красивый, загадочный, самобытный уголок земли, настоящую жемчужину студеных вод Севера. Вспоминаю и не могу скрыть восхищения, как некогда художник Иван Шишкин, изумленно писавший о Валааме: «Я до сих пор ничего подобного не видел, даже вообразить не мог...»

Эти шхеры, узкие проливы между скалистыми островами, что на пути от Сортавала до Большой Ладоги, в сорок первом году называли «шхерами смерти». Тяжело приходилось здесь катерам, если попадали они под огонь немецких бомбардировщиков.

Сегодня – мир, красота и покой. Лесистые острова в нежно-зеленых солнечных пятнах лужаек. Глыбастые каменные луды и коварные для пароходов подводные скалы для меня и туристов, высыпавших на палубу «Омика», лишь прекрасное добавление к необычному пейзажу. На многочисленных островах, что на нашем пути, отдыхающие в ярких купальниках. Мы радостно машем им руками, а. любители-фотографы неутомимо щелкают затворами аппаратов в извечном желании остановить прекрасное мгновение.

Но вот шхеры кончились. Ветерок, так ласково игравший с нашими легкими одеждами, превратился в студеное северное ветрило. Несмотря на солнце, стало сыро и холодно. Опустели палубы, а окружающими красотами стало приятнее любоваться через стекла пассажирских салонов. Мы вышли в Большую Ладогу...

Вот оно, древнее Нево, дивное озеро-море, по которому проходили когда-то великий торговый путь «из варяг в греки» и легендарная «Дорога жизни». Капризное, жестокое во время шторма. Загадочное. Нево-Ладога. Леонид Яковлевич Резников, пятнадцать лет жизни отдавший изучению Валаама, знает это озеро разным.

– Одной из поныне еще до конца не исследованных загадок Ладоги являются так называемые бронтиды: как будто с черного, двухсотметровой глубины дна, из гигантского чрева озера зачинается и растет гул. Оглушительные взрывы следуют один за другим. Снова гул и опять взрыв. Ладога в часы бронтид становится похожей на поле боя, на котором лютует одно оружие – артиллерия крупного калибра...

А ладожские миражи... А ее причуды, когда на огромной глубине появляются вдруг подводные скалы, чуть прикрытые водой?.. И замерзает Ладога «наоборот»: в южной части раньше, чем на севере...

Срезанная снизу густым туманом, повисла вдалеке вершина скалистого острова Мустасари. Мы входим в такой туман, что без локатора да без опытного капитана Владимира Марковича Овсянина, бывшего моряка-дальневосточника, туго пришлось бы нашему теплоходику. И только на самом подходе к Валааму солнышко снова начинает сиять приветливо. Палуба «Омика» опять заполняется любопытствующими туристами. Еще поеживаясь, они крутят головами, отыскивая, на чем остановить взгляд в окружающем пейзаже, пока чье-то громкое «смотрите!» не обратит их взоры в одну сторону.

Там вдали, на фоне ясно-голубого неба и яркой зелени, вдруг высветилась и поплыла нам навстречу, сверкая белизной, церковь. Истинно русская красавица – шатровая церковь Николы Святителя, что на Крестовом (Никольском) острове. Мы идем на нее, как на маяк, пока не входим в длинную и узкую, ограненную базальтовыми гранитными скалами Монастырскую бухту. Высокие скалистые стены этого полуторакилометрового тоннеля как бы прошиты извилистыми и мощными корнями сосен. Все это: ярко-синие воды древнего Нево и покрытые бурыми, красными, лилово-желтыми мхами граниты, как бы изломанные всесокрушающими мускулами медноствольных сосен, и вписанные в эти скалы и кущи с тонким и строгим вкусом великолепные строения – все настолько удивительно и чудесно, настолько необычно, что вдруг обмерла моя душа. Только и хочется, что сложить руки на груди и поклониться до земли благодарственно. Природе ли матушке или древним умельцам, что украсили эту землю трудом своим?..

А вот и Валаам – глава архипелага, самый крупный из пятидесяти островов. Невелик: около десяти километров в длину и шести в ширину. На нем, вознесенном почти на семьдесят метров над водой, воздвигнут центральный архитектурный ансамбль Валаама – Преображенский собор. И дело тут не только в красоте, айв том, что многие острова Ладожского озера недоступны из-за «каменных мелей» даже для катеров. К Валааму же удобная дорога – Монастырская бухта. Правда, не для больших современных лайнеров. Этим уютнее в глубоководной и просторной Никоновской бухте, что к западу от острова.

...На небольшой дощатой пристани, бывшей в давние времена «главной», собралось, кажется, все население острова. Ребятишки с округлившимися от любопытства глазами, приветливые взрослые и степенные старушки.

Память словно волной качнуло и отнесло назад, в детство, в ту пору, когда мы, соловецкая ребятня, встречали свой старенький «РБ» (рабочий буксир), «Раб божий», как мы его звали по примеру взрослых.

– Парохо-о-д идет!.. – горланил истошно счастливчик, первым заметивший далекий белый дымок над морем. – Парохо-о-д.,.

Открытие навигации! Первый пароход с Большой земли! Тут же, на пристани, мы выделываем какой-то дикий танец, смесь чехарды с фокстротом, потом бежим в кремль, чтобы забраться на колокольню, откуда все как на ладони. А когда приходила «Карелия», большой белоснежный теплоход из Архангельска, на острове начинался настоящий праздник. Наш магазинчик, в котором всю зиму только, казалось, и были что икра да сырокопченая колбаса, не пользовавшиеся спросом, «отоваривался». Баранки, компоты в банках, халва... Теперь они не кажутся такими вкусными.

Прямо на пирс выкатывались бочки с пивом. Возле них тут же выстраивалась очередь мужчин и женщин с бидонами, банками, ведрами, и «пароходская» буфетчица в белоснежном кокошнике, словно королева, царила надо всем.

Нам, ребятишкам, покупались «долгоиграющие» конфеты-леденцы и разрешалось играть в лапту и городки хоть до утра. Во всех домах в эти белые ночи допоздна крутили патефоны. Приезжие кавалеры были нарасхват. Но их не хватало на всех, и женщины танцевали друг с другом под душещипательные песенки Ляли Черной: «Ах, Самара-городок, беспокойная я. Беспокойная я. Успокой ты меня...»

На живописной площадке невдалеке от Никоновской бухты, возле Красного скита, располагается турбаза. Чуть подальше, среди напоенных солнцем сосен – Желтый (Гефсиманский) деревянный скит. Каждый день после завтрака местный радиоузел объявляет сбор туристов возле турбазы на экскурсии. Маршруты по воде и по суше во всех направлениях под руководством опытных и знающих инструкторов. Один из этих маршрутов япройду не однажды – к высокому, почти круглому (два километра в длину и столько ate в ширину) острову Скитскому. На нем – самый, на мой взгляд, красивый Всехсвятский, или, как его теперь называют, Белый, скит. Высокая сочная трава вокруг, дубы и кедры в пышной, нарядной зелени и солнце, многократно отраженное ярко-белыми стенами изящного строения. Тишина и покой. Только птицы поют несмолкаемо и нежно, да иногда неестественно звонко в этой тишине звучит голос экскурсовода, объясняющего туристам, что и монастырскую гостиницу, и Никольский скит, и Всехсвятский строил академик архитектуры А. М. Горностаев.

Сяду в сторонке в траву-мураву и часами гляжу на это каменное чудо. Чуть прикрыть глаза – и оживут в воображении времена давние, когда была эта обитель жилой. Хозяйственные ее обитатели не сидели сложа руки ни минуты. Труд нечеловеческий, неистовый вложен в каждую пядь этой земли. Одно то, что на скалах взрастили люди фруктовый сад «на двадцать десятин», о многом говорит. А чудесные пихтовые, дубовые, кедровые аллеи!.. На лучшей, специально опробованной земле, привезенной в мешках с материка, держатся их корни да на усердии человеческих рук. Всей красотой своей Валаам обязан людям. Этот остров справедливо называют памятником архитектуры и памятником природы, а я бы его назвала еще и памятником труду человека.

По каменным ступеням поднимаюсь к высоко вознесенной площадке, на которой построен Спасо-Преображенский собор. По правую руку, недалеко от центральных монастырских ворот, белокаменная часовенка. Слева серая гранитная глыба, на которой высечены имена «высочайших лиц», посетивших «сей святой остров». Среди них и Петр I. Этому царю Валаам обязан своим новым рождением в 1717 году. За сто лет до этого, по Столбовому договору, после очередного, самого длительного нашествия шведов, Валаам вместе со всем Карельским уездом отошел к Швеции. Но во время Северной войны архипелаг стал одним из петровских форпостов борьбы за выход к Балтийскому морю. Потому, разбив шведов и вернув Карельский перешеек с Выборгом, Кексгольмом и северным берегом Ладожского озера, Петр I приказал восстановить монастырь на острове.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.