— Оставайся, – сказал Чугай, – но на меня не рассчитывай.
Если бы он поднял сухой ком земли и обрушил на мою голову, это были бы меньшая неожиданность и меньший позер.
— А при чем здесь вообще ты? – Надо было как-то выбираться из этого унижения. – С чего ты взял, что я могу в чем-то рассчитывать на тебя?
— Я сказал «не рассчитывай», потому что сам не знаю, останусь здесь или нет.
— Испугался?
— Ты этого не поймешь. Влюбился. «Не в меня... Не в меня!» – поняла я.
— В кого же? Уж не в Ангелину ли? Говори, я ей не соперница.
— Я это знаю, – поверил он, – поэтому и пошел за тобой, захотел поговорить наедине. Как ты считаешь, Ангелина очень некрасивая?
— Объясни мне, – ответила я вопросом на вопрос. – Зачем тебе надо, чтобы Ангелина была не очень некрасивой?
Он ответил серьезно:
— Чтобы ей не было хуже. Среди людей ведь жить. Изведут они ее, не простят.
— Ну а сам ты ее считаешь красивой? Он поморщился и вздохнул.
— В том-то и дело, что не считаю.
Другой такой любви я уже в жизни не видела. Когда появились комсомольские свадьбы, обручальные кольца, дворцы бракосочетания, я всегда с особым вниманием вглядывалась в невесту. И если из белой пены свадебного наряда выглядывало не очень красивое лицо, я знала – эта будет счастливой. Почему? Может быть, действительно потому, что красивых много, а каждая некрасивая единственная в своем роде, и если ее полюбили, то уж полюбили...
Мы вернулись с Чугаем в село и еще долго ходили по улице, пока не встретилась нам по пути Матушкина.
– Гуляешь? – спросила она меня строгим, осуждающим голосом. – И не знаешь, что райком согласовал с облоно твое перераспределение. Будем оформлять тебя на работу в нашу газету.
Слишком много свалилось на меня в тот день.
— Товарищ Матушкина, – попыталась я отстоять свою независимость, – даже на целину люди едут добровольно, по собственному желанию. А я желания работать в газете не высказывала.
— Не все желания высказываются, – озадачила она меня, – и не забудь, за тобой статья.
Статью я написать согласилась, но как ее написать? Чугай глядел на меня с сочувствием. Мы пошли с ним в общежитие. Там на крыльце сидел со своей гармошкой Платон. В комнате в два ряда стояли железные солдатские койки, покрытые новенькими байковыми одеялами. За длинным столом посреди комнаты сидели новоселы и что-то писали на тетрадных листках. Чернильница была одна, ее передвигали с места на место, каждый подтягивал ее к себе. За столом были и девчата. На самом конце, задумавшись, сидела Ангелина. Я по-новому взглянула на нее: ну, худая, нос длинноват, за ушами, как школьница, заплела себе две тощие косички. И платье с вырезом на груди – выставила на обозрение свои торчащие ключицы... Мало того что некрасивая, так она еще не понимала себя, не прятала свою некрасоту.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.