Он прислушался. В доме слышался приглушенный смех, звук торопливых шагов. Те, кто работал в субботу во второй половине дня, готовились уходить, и теперь Денизу раздражал ее шеф, который в половине шестого все никак не мог закончить диктовку письма.
– На сегодня все, мосье?
Жюльен Куртуа поднялся так резко, что чуть не опрокинул кресло.
– Что? Ммм... Да, отпечатайте письма. Тяжело дыша, он подошел к окну. У него было ощущение, что ему не хватает воздуха.
– Но, мосье, скоро шесть часов, – запротестовала Дениза.
Он повернулся к ней, стараясь улыбнуться.
– Знаю, знаю, Дениза. Но я вынужден попросить вас задержаться до половины седьмого.
Она хотела возразить, но он остановил ее жестом.
– Не сердитесь, малышка. Мне надо кое-что подготовить... для одного крупного дела. Я отдам вам свои записи, и вы сможете перепечатать их в понедельник утром до моего прихода.
Девушка была явно огорчена. Он как бы по-отечески положил ей руку на плечо и продолжал:
– Это ненадолго... ну, до двадцати минут седьмого! Вызовите меня по интерфону ровно в двадцать минут седьмого, и я вас отпущу. Договорились?
В его голосе звучали дружеские нотки, красивые зубы сверкали. В нем было много обаяния, и он, зная это, умел этим пользоваться. Дениза опустила голову и с надутым видом направилась к двери. Поднеся руку к выключателю, она спросила:
— Зажечь свет?
— Нет. Не надо. Мне нужно поразмыслить.
— Хорошо, мосье.
Когда она выходила, он ее окликнул.
— Дениза! Проследите, чтобы никто меня не беспокоил.
— А... если позвонит мадам Куртуа?
— Вы скажете ей, что... что у меня посетитель. Ничего и никого до половины седьмого...
— До двадцати минут седьмого!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.