– …Да, – не сразу ответила Таня.

– Много?

– Это уже допрос?

– Нет, конечно... Просто любопытство.

– Ну... Кому как покажется... Директорша говорит, достаточно, чтобы всех нас отправить в «женский монастырь», она так называет...

– Понятно, – сказал Слава.

Таня помыла картошку, принялась ее резать, одновременно рассказывая:

– Я поступала в театральное, ты знаешь, но меня отсеяли на первом курсе. Домой не поехала: стыдно. Пошла в торговлю из-за прописки. Можно было на стройку – там тоже прописывали... Но не пошла – испугалась грязной работы. Ну, и потом матери помогала: конверты, марки продавала, билеты лотерейные – дело вроде знакомое... Думала, год какой-нибудь... А посмотрела, как люди живут, как одеваются, и пошло: то надо, другое надо. Связи нужны – блат попросту. Ну и деньги тоже, без денег и по блату не купишь... – Таня говорила неторопливо, с остановками и, кажется, хотела, чтобы Слава перебил ее, спросил, чтобы хоть как-то выразил свое отношение. Но Слава молчал и почти не слушал ее исповедь, мало чем отличавшуюся от многих уже слышанных им. Он уже знал примерно, что будет дальше, и знал, что независимо от деталей кончится тем, что все будут виноваты, кроме нее. – ...Позалезла в долги, – продолжала Таня, – у матери просить стыдно. Думаю, ладно, еще год: прибарахлюсь немного, с долгами рассчитаюсь. Перешла в другой магазин, переманила начальница: премии обещала ежеквартально. Ну, я поняла скоро, что это за премии. Да, думаю, ладно, до лета как-нибудь дотяну, а там уволюсь...

Слава угрюмо наблюдал, как Таня налила масла в сковородку, навалила туда картошку, посолила, помешала ее. Он смотрел и думал: почему она стала такой? Как ока к этому пришла? Его давно уже мучил вопрос: почему они к этому приходят? Часто неглупые, ничем от природы не обиженные люди?! Но думать над этим всегда мешала конкретность очередного дела: он должен был выявить конкретные причины и связи, которых всегда невероятное множество. И может быть, потому, что сейчас этой задачи не стояло, он начал кое-что понимать.

Картошка быстро изжарилась, и они молча поужинали.

А впереди еще был длинный вечер и длинная ночь.

– Что-то уж очень тоскливо, – сказала Таня с усмешкой. – Я хоть и преступница, но все-таки женщина! Ты меня развлекай.

– У вас была радиола, – вспомнил Слава. – Цела она, нет?

– Что? Включить?

– А пластинки остались? Те еще?!

– Какие? – спросила Таня и тут же догадалась: – Посмотри сам. Там они все.

Двери между кухней и комнатой не было: только дверной проем, завешанный старыми плюшевыми шторами. Не зажигая света – его достаточно попадало из кухни, – Слава одну за другой перебирал толстые и тяжелые пластинки в протертых конвертах и никак не мог остановиться на чем-то: он точно листал старую, любимую в детстве книгу – взял, чтобы найти запомнившееся место, да и увлекся, потому что каждая страница оказалась на памяти, и каждая вызывала приятные, хотя и несвязные, полузабытые ощущения. И когда простенький, но невероятно трогательный голос Великановой запел:

Ты на прощанье мне сказал «до завтра»,

Я помахала вслед тебе рукой... –

Слава точно оцепенел и не пошевелился, пока пластинка не зашипела и не остановилась. Он поставил «Осенние листья», «В тихом городе своем», «Киевский вальс». Все эти старые, бесхитростные мелодии с такими простыми и близкими словами были попеременно самыми любимыми в доме у сестры, и пластинки с ними очень скоро заигрывались до шипа, за которым уж ничего нельзя было разобрать. Позже, на школьных вечерах, звучали другие мелодии, побойчее, и слова были другие: все больше про лунные и звездные пути, про чужие галактики, но теперь трогали душу почему-то те, старые.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.