Теперь приглядимся к семье Чайковских.

Жаль, что автору этих строк не удалось в канун Великой Отечественной войны побывать под Москвой, в Купавне, и побеседовать с представительницей этой семьи, персональной пенсионеркой Антониной Севастьяновной. Она прожила долгую жизнь и умерла в преклонном возрасте в разгар войны против гитлеровской Германии. Но о Чайковских я узнал годы спустя, в Центральном государственном архиве литературы и искусства.

Так вот, Иркутск, гнездо Чайковских.

Семья польского ссыльного хранила заветы Костюшки и Мицкевича, заветы повстанцев и свободолюбцев. «Колокол» и «Полярная звезда», сочинения. Чернышевского, Добролюбова, Писарева были в доме настольными. Помощь ссыльным, без различия русским или полякам, считалась делом практическим и постоянным, а вовсе не душеспасительной и грошовой благотворительностью. Независимость и бескорыстие Севастьяна Осиповича Чайковского, нравственные достоинства его жены Татьяны Флорентьевны снискали Чайковским уважение либерального и умного генерал-губернатора Муравьева-Амурского, водившего дружбу со стариками декабристами и ссыльными петрашевцами. Дочь Чайковских, Софья, будущая известная революционерка, была в его белоколонной резиденции как родная. Вышла она за офицера, тот состоял в родстве и с Муравьевым и сменившим его генералом Корсаковым.

В январские дни, когда Лопатин тщетно пытался установить, где Чернышевский и что с ним, в те январские дни генерал-губернатор Восточной Сибири нередко наведывался к Татьяне Флорентьевне: юная Ниночка, младшая Чайковских, выздоравливала после тяжелой горячки, и Корсаков родственно навещал их дом.

Заманчиво изобразить, как Татьяна Флорентьевна и ее грациозная дочь обиняками выпытывают, где Чернышевский и что с ним, а потом открывают карты Лопатину или Щапову. Да, генерал Корсаков всё знал. Именно он присоветовал шефу жандармов «условия», исключающие побег государственного преступника номер один, «условия», утвержденные императором... Велик «детективный» соблазн, однако нельзя: повествую документально, а тут документами не располагаю.

Январь был на исходе. Нервы жандармов взвинтились до крайности. Теперь уж искали не безымянного злоумышленника, о коем сообщала заграничная агентура; нет, злоумышленника по имени Лопатин, о коем известил отечественный чиновник.

Сперва получилось так.

Проездом из Англии в Россию Лопатин повидался в Женеве с издателем сочинений Чернышевского эмигрантом Элпидиным. Намерение Лопатина привело его в восторг. Зная элпидинскую осторожность, граничившую со шпиономанией, Лопатин не подозревал ничего худого. Но, видимо, ликование так распирало Элпидина, что он на радостях перешепнулся с одним, другим, не указав, правда, имени единственного участника «торговой экспедиции». Однако люди, обладавшие по должности тонким слухом, уловили и шепоток. И вот депеши, депеши.

Потом получилось так.

Из Петербурга в Нижний, где он родился и прожил мальчиком пять лет, привезла Лопатина чугунка. Оттуда до Казани – «тройка удалая по Волге-матушке реке...». Из Казани – тысячеверстным трактом. Здесь-то и подкараулила случайность в обличье чиновника почтового ведомства, следовавшего к месту службы в Восточной Сибири. Мерзавец помнил Лопатина, кажется, еще со студенчества, а Лопатин его не помнил. На станциях он предъявлял подорожную на имя Любавина. Чиновник намотал на ус. И опять депеши, депеши.

Вот и возник, как говорил герой Достоевского, вихрь сошедшихся обстоятельств. Если бы Лопатину не пришлось медлить в Иркутске, не пришлось бы ему и отдавать для прописки в участке любавинский паспорт.

Любавина» арестовали в первый день февраля. Он ошеломил полицию небрежной и насмешливой снисходительностью: «Вы жестоко ошиблись, господа». И, не давая опомниться, проглотил какую-то исписанную бумажку.

Окончание в № 15.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.