Золотое словорусской литературы

Обилие красочных образов, сочных характеристик, народных поговорок, символов не заслоняло в поэме ее главной патриотической идеи, ее задачи сплотить все силы Руси.

Недаром историки искусства нашли в старой русской архитектуре ХП века белокаменное подобие «Слова». Это Дмитровский собор во Владимире, весь покрытый резными узорами, сотнями фигур всадников, кентавров, львов, фантастических птиц, причудливой каменной листвой. Узорочья так много, что вся верхняя половина здания сплошь, как златотканым плащом, покрыта этими бесчисленными рельефами. Но это щедрое изобилие декора не заслоняет целого: стоит вам отойти на расстояние, и перед вами будет не сумма изукрашенных камней, а стройное, гармоничное до музыкальности целое.

Таково и «Слово о полку Игореве».

Не удивительно, что русские люди, жившие среди кровавых и бессмысленных княжеских раздоров и войн, сразу же полюбили великое «Слово о полку Игореве».

Во-первых, следует сказать, что как произведение злободневное, созданное по поводу реальной опасности определенного года, оно достигло своей непосредственной цели: князья, очевидно, признали необходимость единства, так как весь следующий, 1186 год прошел спокойно, а в 1187 году русские князья объединенными усилиями осуществили давно задуманный превентивный поход в степь.

Лет пять спустя после создания «Слова о полку Игореве» киевский летописец, оформляя записи о событиях 1184 – 1185 годов, явно подражал «Слову о полку Игореве», и там, где нужно было описать взятие Игоря в плен, он вложил (не очень удачно) в уста пленнику огромную покаянную речь в стихах:

...и се ныне вижю отместье от господа бога моего: Где ныне возлюбленный мой брат? Где ныне брата моего сын? Где чадо рожения моего?..

Проникнутое церковной идеей покаяния грешника, расценивающего свои несчастья как месть господа бога, эта искусственная «речь» Игоря не что иное, как литературный вымысел летописца, чуждый по духу «Слову», автор которого пренебрегал церковными идеями и фразеологией. Для нас это важно лишь как показатель влияния великой поэмы на современников: даже летописец-церковник заговорил стихами.

Художники начала ХШ века, иллюстрировавшие летопись для князя Всеволода Большое Гнездо, вносили в свои рисунки такие детали, о которых текст летописи не говорил ничего, но их можно было почерпнуть только из «Слова о полку Игореве».

Тогда же, в начале ХШ века, в самый. разгар княжеских междоусобиц во Владимиро-Суздальской земле, еще один неизвестный по имени книжник написал поэму о «погибели» (болезни) русской земли, видя эту погибель в междоусобных войнах, уносивших тысячи жизней. В этой поэме автор как бы продолжает «Слово о полку Игореве», а иногда кажется, что он цитирует какой-то не дошедший до нас, более полный текст «Слова».

В 1307 году, опять во время княжеских распрей, ученый книжник Диомид во Пскове цитирует «Слово о полку Игореве». Как Данте, писавший в эти самые годы свою «Божественную комедию», обличавшую распри феодалов, обратился к Вергилию, так псковский монах вспомнил об авторе «Слова».

После знаменитой Куликовской битвы 1380 года, ставшей надолго как бы новой точкой отсчета лет, создалось много литературных и устных произведений, воспевавших битву за национальную свободу. Одним из таких произведений была «Задонщина», поэма о битве за Доном. Автор ее взял за образец «Слово о полку Игореве» и, будучи твердо уверен, что этот образец прекрасно известен всем его современникам, все события осени 1380 года подчинил структуре «Слова», беря из него и образы и целые фразы. Русскому патриоту, свидетелю победы над поработителями, приятно было дать в своей поэме антитезу «Слову»: там – поражение русских в результате отсутствия единства, а здесь победа, как заслуженная награда объединенным мужественным войскам Дмитрия Донского.

«Слово о полку Игореве» переписывали и в XV и в XVI веках; следы знакомства с ним мы находим в летописи в описании знаменитой битвы под Оршей в 1514 году и в «Истории о великом князе Московском» князя А. М. Курбского. Затем почти на два с половиной столетия жемчужина русской поэзии уходит в небытие, исчезает с горизонта поэтов и историков. Ни В. Н. Татищев, ни М. В. Ломоносов не знали о «Слове». На двадцать лет единственная рукопись показалась на свет, чтобы сгореть в Москве в пожары 1812 года. К счастью, была сделана рукописная копия и была типографски напечатана в 1800 году книга с полным текстом.

С тех пор многие сотни ученых в разных странах мира изучают «Слово о полку Игореве», а переводчики ведут благородное соревнование, кто из них точнее и красочнее переведет поэму на современный язык.

В свои школьные годы я плохо понимал « Слово о полку Игореве», хотя и был увлечен романтикой родной старины. Став студентом-историком, я под»-пал под власть околдовывающей поэзии «Слова», зачаровывающей загадочности речений. Читал и перечитывал, даже разъяснял иногда друзьям отдельные места. В 1937 году, когда отмечали 750-летие поэмы (тогда считали от 1187 года, года смерти одного из героев битвы 1185 года), я начал вести семинарские занятия со студентами по сопоставлению летописи и «Слова». Тогда мне казалось, что я уже все окончательно понял, что все загадки вполне разъяснились. Самомнение! Прошло два и три десятка лет работы над этой эпохой, и лишь тогда мне открылись новые тайны, были найдены нужные опорные точки, и снова показалось, что наконец-то «Слово о полку Игореве» стало по-настоящему понятно мне. Не знаю, до конца ли?

Одной из загадок остается имя. автора. Работая над «Словом» как одним из элементов русской средневековой культуры, я не очень огорчался тем, что нам неизвестно имя поэта: грандиозность самой поэмы, ее неумирающая значимость отодвигали в сторону такую деталь, как имя автора.

Догадка пришла в процессе работы. Сначала она была записана на полях рукописи с вопросительным знаком, затем обросла дополнительными соображениями, но, разумеется, осталась лишь догадкой.

Имя автора «Слова о полку Игореве» нам неизвестно, и могут быть высказаны только гипотетические соображения. А между тем в журнальной и газетной литературе что ни год, то появляются новые (и притом весьма категоричные) утверждения, что имя автора найдено!

Автором «Слова» оказывается то сам князь Игорь, то бежавший с. поля боя боярин Беловолод Просович, то галицкий книжник Тимофей, упоминаемый летописью под 1205 годом, то сын тысяцкого Рагуйлы, то сам тысяцкий, то галицкий певчий Митуса (уп. в 1241 году), то случайно упомянутый летописью тюрок Кочкарь. Трудно перечислить все те выхваченные из источников имена людей XII – ХШ веков, с которыми исследователям и любителям хочется сопоставить поэму. Так поступать нельзя! Ведь зачастую мы ровно ничего не знаем об этих людях, кроме однократного упоминания. Был ли писателем тысяцкий Рагуйло? Знал ли грамоту княжеский слуга Кочкарь?

Десятки вопросов должны быть заданы по поводу каждой кандидатуры в авторы «Слова». Необходимо составить, так сказать, «правила игры» или условия задачи: в каком социальном кругу искать автора, в каком княжестве, каково отношение автора к церкви, державшей тогда в своих руках письменность, откуда автор почерпнул свои глубокие исторические знания, почему автор так блестяще знает военное дело, соколиную охоту, на' каком диалекте, написано «Слово» и т. д. Полем нашего поиска будет сама поэма, где личность автора, его симпатии и антипатии, его познания обрисованы достаточно рельефно. Но, кроме того, нам следует углубиться ив обширный лес русской письменности XII века вообще, где легко заблудиться в сопоставлениях и аналогиях, где содержится не меньше загадок, чем в самом «Слове», но там могут быть найдены писатели или летописцы, близкие по духу и по стилю к нашему замечательному анониму.