Прозванья нам его не нужно,

Хотя в минувши времена

Оно, быть может, и блистало,

И под пером Карамзина

В родных преданьях прозвучало...

Опустив «прозванье», Пушкин останавливает на этом наше внимание. Более того, интригует читателя. Сообщает, что фамилия Евгения, некогда заметная, увековечена Карамзиным. Где? Вероятно, в прогремевшей тогда «Истории государства Российского». В каком томе или томах упомянуты предки Евгения? Сотрудники ленинградского Института русской литературы (Пушкинского дома) ответили так: «К сожалению, мы ничего не можем сообщить по интересующему вас вопросу. До сих пор не было попыток обнаружить предков пушкинского Евгения в «Истории» Карамзина. Видимо, это вряд ли окажется возможным, если только каким-то образом не выяснится его фамилия».

Каким же образом выяснить? Попробуем оттолкнуться от бесспорного факта. Евгений принадлежал к захиревшему старинному роду. Таков, вспоминаем, Иван Езерский в «Родословной моего героя». Этот набросок начала первой части «Медного всадника» был отвергнут Пушкиным, но Евгений приобрел некоторые черты Ивана. Предки обоих «блестят». Одинаково неблестяще положение мелкого чиновника того и другого. Быть может, фамилия Евгения Езерский? Но такой нет в «Истории государства Российского». Пожалуй, она вымышленная. В наброске Пушкин ставит себя рядом с Езерским. Почему? Сам древнего рода. Потому и разбираю, говорит он, «всю родословную героя». Герой близок ему.

Автобиографичность Езерского задана ранее написанным стихотворением «Моя родословная». Оно обусловило даже заглавие наброска – «Родословная моего героя». Пушкин с вызовом оповещал: «...Бояр старинных я потомок». Не своих ли предков да и себя, гонимого самодержавием, представлял он читателям, возвеличивая предков Езерского и Евгения? Тому была причина. Прихвостень жандармов, литератор Булгарин печатно пытался очернить поэта и его прадеда-африканца Ганнибала. Об этом сказано в «Моей родословной» и «Родословной моего героя».

Заглянув в рукопись последней, обнаруживаем, что фамилия Евгения проясняется. Пушкин резонно не включил в текст стихи, помогающие нашим поискам:

Могучих предков правнук бедный,

Люблю встречать их имена

В двух-трех строках Карамзина.

Но ведь это имеет тот же смысл, что и цитированное место «Медного всадника». Значит, и там подразумеваются родичи Пушкина. Сугубо личное он передал своему герою.

В заметке «Родословная Пушкиных и Ганнибалов» писатель настаивал: «Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории». Дальнейшая фраза не оставляет сомнений – «Истории» Карамзина.

Действительно. Пушкины помянуты в X томе и XI, вышедшем в 1824 году. Событиям этого года – крупнейшему петербургскому наводнению – и следующего – восстанию декабристов – посвящена поэма. Пушкин очень кстати намекает на «род Пушкиных мятежный» в трагедии «Борис Годунов» накануне восстания. Направляя трагедию и поэму против царизма, он опирался ради конспирации на предков и придворного историографа, враждебного какой бы то ни было революции. Вот еще причина его обостренного внимания к генеалогии.

Карамзин рассказывает, писал поэт, что Пушкины едва уцелели «от кровавых опал» Ивана Грозного, боролись с царем Борисом. Владыки их не жаловали.

Славя предков Евгения, Пушкин имел в виду и других представителей своей непокорной фамилии, не уместившейся в рамках незаконченного исторического труда Карамзина.

С Петром мой пращур не поладил

И был за то повешен им, –

говорится в «Моей родословной».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.