С молодых лет, еще на школьной скамье, в наше сознание на всю жизнь вошел подвиг тех жен и невест декабристов, которые, узнав, что их мужья и женихи за участие в революционном движении осуждены на каторгу, решили не оставлять их на произвол трагической судьбы. С молодых лет мы знаем поэму Н. А. Некрасова «Русские женщины», посвященную тем, кого великий поэт назвал

декабристками и о которых писал:

Пленительные образы! Едва ли

В истории какой-нибудь страны

Вы что-нибудь прекраснее встречали.

Их имена забыться не должны.

Это был не только подвиг беспредельной любви и величайшего самопожертвования, – ведь для того, чтобы добиться у Николая I разрешения на добровольную ссылку в Сибирь, каждой из этих одиннадцати женщин пришлось преодолеть невероятные трудности. К тому же они должны были дать письменное обязательство выполнять все те жесточайшие «условия», которые Комитет министров по инициативе царя принял в отношении дальнейшей судьбы этих героических женщин. В частности, в ряду других зловещих пунктов в этих «условиях» был пункт о детях: тех, кто ранее родился, будущие декабристки были лишены права брать с собой, «а дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне» – так гласил этот пункт.

И тем не менее когда М. Н. Волконской было сказано, чтобы она подумала об «условиях», которые ей придется подписать, она ответила: «Я подпишу их не читая». А вот что написала Н. Д. Фонвизина, после долгих мытарств получив разрешение отправиться к мужу-декабристу, узнику Читинского острога: «Как птица, вырвавшаяся из клетки, полечу я к моему возлюбленному делить с ним бедствия и всякие скорби и соединиться с ним снова на жизнь и смерть». Но ведь каждой из этих легендарных женщин (кроме М. К. Юшнев-ской) было тогда всего лишь двадцать с небольшим лет!

Что же касается А. Г. Муравьевой, то она не только была вынуждена оставить на попечении родственников троих малолетних детей, не только отреклась от гражданских прав, подписав те страшные «условия», ей захотелось выписать тушью их текст на батистовом платке. Неизгладимое впечатление производит эта чудом сохранившаяся до нашего времени реликвия, – я отыскал ее в фонде Муравьевых, хранящемся в Центральном государственном архиве Октябрьской революции.

С глубоким благоговением произносили имена этих женщин узники Читинского, а затем Петровского казематов. Вот что писал о них декабрист А. П. Беляев: «Кто... может достойно воздать вам, чудные ангелоподобные существа! Слава и краса вашего пола! Слава страны, вас произрастившей! Слава мужей, удостоившихся такой безграничной любви и такой преданности таких чудных, идеальных жен! Вы стали поистине образцом самоотвержения, мужества, твердости при всей юности, нежности и слабости вашего пола. Да будут незабвенны имена ваши!»

Декабристки были хранительницами не только своих мужей, но всех без исключения товарищей их. С полным основанием исследователь пишет: «Если декабристы, в конце концов, добились мало-мальски сносного существования, то этим они обязаны всецело своим женам».

С душевной признательностью относился к женам своих товарищей и Николай Александрович Бестужев, которого А. И. Герцен назвал одним «из самых лучших, самых энергичных участников великого заговора».

Человек многочисленных дарований, Николай Бестужев уже в первые месяцы пребывания в Читинском остроге задумал осуществить одно дело, подобного которому никогда не предпринималось в подобной обстановке. Он решил сохранить для следующих поколений – «для истории» – облик первых русских революционеров, создать портретную галерею участников тайных обществ и декабрьского восстания, заточенных в Читинский острог, а затем переведенных в специально построенную Петровскую тюрьму. И осуществить этот свой замысел Николай Бестужев смог благодаря приехавшим в Читу женам декабристов.

Некоторые из них привезли туда с собой портреты своих родных, исполненные лучшим акварелистом того времени П. Ф. Соколовым. Эти портреты и помогли Николаю Бестужеву освоить технику акварельной живописи. А получая систематически от родных почти все необходимое для жизни в суровых условиях тогдашней Сибири, декабристки, и в первую очередь А. Г. Муравьева, выполняя просьбы Николая Бестужева, снабжали его акварельными красками и соответствующими сортами бумаги. Благодаря этому ему и удалось задуманное выполнить.

В портретной галерее, созданной Николаем Бестужевым на каторге и хранившейся у него самого, находилось 76 акварельных портретов, 74 из которых – изображения декабристов и их жен. После его кончины в 1855 году Елена Александровна Бестужева, сестра декабриста, привезла эти портреты в Москву и вскоре уступила их издателю и коллекционеру К. Т. Солдатенкову. На протяжении сорока с лишним лет они пролежали у него без движения. А когда в 1901 году К. Т. Солдатенков умер, следы этой портретной галереи затерялись. Мне посчастливилось ее отыскать. В различных местах хранения – от Кяхты до Парижа – удалось также выявить местонахождение многих из тех художнических работ Николая Бестужева, которые он дарил своим товарищам по заключению и их женам. Все это легло в основу моего исследования «Художник-декабрист Николай Бестужев», выходящего в издательстве «Изобразительное искусство».

Исполнял Бестужев и портреты детей декабристов, а в дальнейшем, после двенадцатилетнего пребывания на каторге, живя на поселении, он писал портреты их внуков, а также портреты детей своих новых друзей – тамошних жителей.

Об этих работах Николая Бестужева я и хочу впервые рассказать.

Выше уже сообщалось, что жены декабристов, отправлявшиеся к мужьям в Сибирь, были лишены права ранее родившихся детей брать с собой, а те, «которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне». Казалось бы, это должно было заставить несчастных женщин навсегда отказаться от мысли иметь детей. Тем не менее 15 марта 1829 года в Чите у А. Г. и Н. М. Муравьевых родилась дочь Нонушка, на следующий день появилась на свет Аннушка Анненкова, а спустя несколько недель у Давыдовых родился сын Вася. Затем в Чите и в Петровском в тех же семьях появились еще дети – двое у Муравьевых, трое у Анненковых, трое у Давыдовых. Там же у Волконских родилось трое детей, у Фонвизиных – двое, у Трубецких – пятеро (у них воспитывался также сын А. Л. Кучевского, привлеченного по делу Астраханского тайного общества и заточенного 30 мая 1829 года в Читинский острог), у Ивашевых – двое детей, у Розенов – один ребенок. Таким образом, в семьях декабристов только за годы пребывания в Чите и в Петровском родилось двадцать четыре ребенка, не считая тех детей, что появились у них уже на поселении.

П. Е. Анненкова не без юмора вспоминала, как реагировал вначале комендант Читинского острога, генерал С. Р. Лепарский на предстоящее материнство декабристок: «Нас очень забавляло, как старик, наш комендант, был смущен, когда узнал, что мы беременны, а узнал он это из наших писем, так как был обязан читать их. Мы писали своим родным, что просим прислать белья для ожидаемых нами детей. Старик возвратил нам письма и потом пришел с объяснениями. «Но позвольте вам сказать, сударыни, что вы не имеете права быть беременными», – говорил он, запинаясь и в большом смущении. Потом прибавлял, желая успокоить нас: «Когда у вас начнутся роды, ну, тогда другое дело». И Анненкова добавляет: «Не знаю, почему ему казалось последнее более возможным, чем первое».

Появление детей имело огромное значение для декабристок, особенно для наиболее молодых – ведь с каждым годом пребывание в Чите и в Петровском становилось все более тягостным, изнурительным, беспросветным. Дети наполняли новым содержанием жизнь декабристок, внесли величайшую радость в их монотонное бытие. Об этом свидетельствует одно из дошедших до нашего времени писем М. Н. Волконской.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.