Вместо предисловия

Михаил Михайлович Пришвин всю свою долгую писательскую жизнь вел дневник и считал это своим основным делом. Так он и записал на склоне дней: «Наверно, это вышло по литературной наивности (я не литератор), что я главные силы свои писателя тратил на писание дневников». Как понять нам эти слова? Они звучат противоречиво, почти как шутка в устах большого, признанного художника.

Однако понять их легко, потому что в них заключена основная мысль Пришвина, ведущая его от юности и до старости. Она проста и близка каждому из нас. Это мысль о великой ценности самой жизни – каждого существа, чувствующего и мыслящего, ценности каждого дня с его неповторимым содержанием. «Просто жизнь» – так хотела бы я назвать книгу о Пришвине.

Чтоб этот день, эта минута дала мне – человеку – удовлетворение, она должна быть созвучна самому смыслу всего бытия; сознаем мы то или не сознаем, но именно к этой цели и устремлены, по существу, все наши усилия, все так называемое «творчество» в любых делах. И возникает сразу у нас к Пришвину вопрос: в чем же смысл жизни человека во Вселенной? Пришвин отвечает нам очень просто и убежденно: «Красит человека только любовь, начиная от первой любви к женщине, кончая любовью к миру и человеку». Сейчас вы встретите эти слова в дневниковых записях Михаила Михайловича.

И еще вы встретите там размышления о вере как колыбели знания. Человек должен беречь свою мечту о любви, верить в нее, прежде чем она осуществится в его делах. Научиться мечтать и верить в силу мечты, иными словами, в силу добра, в силу прекрасного – в этом вся простая школа жизни у Пришвина – писателя и человека. Об этом он и размышляет постоянно сам с собой в дневнике, на рассвете каждого нового дня. Мы помним эти утра, когда он осторожно, чтоб никого не потревожить, проходил из своей спальни на веранду (или в столовую, если уже наступили холода). В одиночестве он встречает новой мыслью новый драгоценный день. Это была не только встреча с самим собой, но через себя и со всем миром. Это было дело его любви.

Он жил под конец своих дней около Звенигорода, в деревне Душно. Теперь там сохраняется сад его и дом: нерушим в этом доме прежний распорядок жизни. По воскресеньям сюда приходят его читатели. Иногда нас спрашивают: «Как же мог Пришвин с такой душой, какая раскрывается нам в его дневниках, как мог он охотиться – убивать животных? Ведь любовь к живому – это еще и жалость, так говорилось издревле в нашем народе».

На это Пришвин сейчас также ответит вам, хотя, несомненно, делая эти записи об охоте, он не предполагал, что к нему обратятся с таким вопросом читатели через много-много лет после его ухода: писал он тогда свой дневник для себя одного... Кончается одна из записей словами, над которыми задумываешься сейчас с благодарностью: «Жалость наживается с годами, потому что с годами наживается и опыт страдания».

Да, все прекрасное наживается собственным опытом, а не холодным изучением с чужих слов. Лишь на этом пути Пришвин признает неизбежным отказ от чего-то низшего в себе, если оно является препятствием для подъема к высшему. Так толкует он понятие «аскетизм» и делает однажды веселую запись о том, как и почему он отказался от курения табака, хотя отказаться ему было не так уж легко и весело. Читая эту запись, вы убедитесь, что свою не изменившую ему до последнего дня работоспособность Пришвин создавал величайшей строгостью к себе, самим образом жизни: он не позволял себе тратиться на пустяки, на слабости, на дешевые удовольствия. Это не было у него ханжеством: он не боялся для себя свободы, но всегда стоял на страже ее границ и добродушно, и строго, и лукаво сам за собой наблюдал. Рост человечности в человеке совершается не от научения в «добродетели», а от личной потребности стать выше, чище... да не побоимся снова повторить это слово: стать прекраснее! И это очень существенно у Пришвина: высота достигается не на путях своеволия, а от следования внутреннему голосу совести, как своему «хозяину», – от послушания ему. Разум человека вначале борется с суровым строем природы, возмущается им – так рождается наше непослушание ее законам. После, нечто поняв, мы начинаем с изумлением наблюдать и удивляться «послушанию», на котором живет и развивается вся природа и откуда вырастает ее венец, ее цветение – сама мыслящая личность человека. Рост личности строится уже на новом для природы – на нравственном законе.

Так понимаем мы последнюю запись впервые публикуемых нами сегодня отрывков из дневников – басню о двух собаках: одной «великодушной» и другой «хитрой». Ею мы заканчиваем беседу с писателем.

Мы надеемся, однако, что беседа эта у вас продолжится – вы вернетесь еще к дневникам. Пока издана небольшая их часть; вы найдете их в книгах: «Лесная капель» и «Фацелия» (т. 3, собр. соч., 1956 г.), «Глаза земли» (т. 5, собр. соч., 1.957 г.), «Дневники последних лет» (т. 6, собр. соч., 1957 г.), «Незабудки» (1969 г.), «Сказка о правде» (1973 г.), «Избранные произведения в двух томах» (1973 г.).

Я предлагаю вниманию читателей «Смены» и несколько фотографий из архива писателя. Прежде всего это портрет Михаила Михайловича, сделанный в годы Великой Отечественной войны. Мы жили тогда в эвакуации в деревне Усолье Ярославской области. Пришвину шел уже 70-й год. Там наряду с другими произведениями он написал и «Повесть нашего времени». Это повесть о любви, понимаемой в самом широком значении слова. Вот что записал об этом сам Пришвин в дневнике, начиная свою повесть: «Я. пишу... только не удивляйтесь – не для войны, а для мира. Война пройдет, а я не могу писать для проходящего. После войны будет мир. Так вот, я для того мира пишу».

«Война, брань есть утверждение Частного вместо Целого. А мир, любовь – это правильное распределение частей в Целом... Мы поставили себе задачу сказать о любви такое, чего о ней ещё не сказал ни один поэт и художник. И мы уверены в том и знаем, что наше время придет, как все знают, что, рано ли, поздно ли, война кончится».

«В сердцах людей во время войны складывается будущий мир. И назначение писателя во время войны именно такое, чтоб творить будущий мир».

Рисунок художника Ореста Верейского (надпись на нем сделана рукой самого Пришвина) относится к следующему моменту повести: солдат Алексей Коршунов, о котором уже давно получена похоронная, неожиданно ночью возвращается домой, измученный, неузнаваемо изменившийся... Происходит встреча с его женой Милочкой.

Следующая фотография сделана Михаилом Михайловичем уже в послевоенные годы жизни нашей в Дунине. Она выразительно отражает взгляд Пришвина на мир: великая ширь неба над полями, рекой, над нашей деревней.И контрастная подробность: порыв ветра (чувствуется разгар лета) остановил идущую по дороге женщину. В природе нет мелочей для Пришвина.

Валерия Пришвина

Из дневников М. М. Пришвина

1911 год

Бывает в моей жизни, как и во всякой, что не нахожу выхода из круга обыденных, остро кусающих мелочей, и вот тогда, стоит мне только удалиться и стать лицом к реке или лесу и там затихнуть и забыться, как я возвращаюсь назад с радостной душой, и то, что невозможно было решить рассудком, сделает полдневное облако, отдыхающее на краю ржаного поля, или верхушки деревьев в тумане, или золотые свечи - бор на закате. Что это? Не друг ли мой улыбнулся мне?

1909 год (?), 6 мая

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.