– Не дай бог и одного дня прожить без этих мальчиков!..
Бечыр и вправду считал меня малышом. Как только появлялся Илас и вспыхивали женские причитания, Бечыр меня куда-нибудь уводил. Меня преследовал женский плач и душили слезы, а Бечыр говорил:
– Не надо, малыш! Так было при всех войнах...
Я чувствовал в его голосе примесь горя и слез, но говорил он спокойно, точно знал лучше всех, как было при всех войнах. И я про себя думал: «Значит, пока не все потеряно!»
Как-то, улучив момент, мы зашли с Бечыром в комнату, где стоял окованный серебряными обручами огромный старый сундук матери. Гыцци куда-то ненадолго ушла. Загадочно поблескивающие глаза Бечыра говорили: опять он что-то задумал.
Выглянув из предосторожности в окно, Бечыр на цыпочках подошел к сундуку и потянул вверх овальную крышку. Режущий скрип ржавых петель оглушил весь дом: сундук не открывался с того дня, как отец ушел на фронт.
На аккуратно сложенной черной черкеске с газырями лежало отцовское оружие. Глядя на серебряные ножны кинжала, сабли и головки газырей, я вспомнил, как гыцци их раньше чистила и вывешивала проветривать во дворе. Не было от хозяина оружия вестей, и гыцци забыла о том, что клинки кинжала и сабли нужно смазывать салом.
Отодвинув оружие в сторону, Бечыр извлек из сундука черную черкеску с газырями, надел ее, опоясался ремнем с серебряными насечками и подвешенными на нем кинжалом и саблей, нахлобучил бухарскую папаху, и в комнате раздался чистый звон обнаженного клинка. Теперь я окончательно понял, каким малышом выгляжу в глазах Бечыра.
— Где же она его спрятала?.. – бормотал Бечыр себе под нос и копался в сундуке, окунувшись в него с головой.
— Что ты еще ищешь? – спросил я.
— Сейчас увидишь, малыш!
Под старым бордовым женским платьем с подвесными рукавами, обшитыми золотой нитью, лежал маузер в деревянной кобуре, а рядом – защитного цвета кисет с патронами. Наконец-то Бечыр нашел то, что искал.
— Как же это отец забыл взять с собой оружие! – вырвалось у меня.
— Против Гитлера – с маузером времен гражданской войны?
Он нажал маленькую кнопочку, открыл крышку деревянной кобуры, вытащил из нее маузер с чуть поржавевшим длинным стволом и костяной рукояткой с какими-то надписями, вскинул его, прицелился в темный верхний угол комнаты. Ожидая выстрела, я с трепетом смотрел на спусковой крючок, который Бечыр, напрягшись, надавливал указательным пальцем. Но раздался только сухой щелчок, и когда Бечыр уверенно вложил маузер обратно в кобуру, я убедился, что он проделывает это не впервые.
– Почистить бы его, малыш! А то вернется отец, застанет свое оружие заржавленным – неудобно будет, – сказал он.
Я не мог оторваться от маузера с высунутым из глазницы деревянной кобуры холодным и длинным дулом. Я забыл о войне, о гыцци, которая могла вот-вот зайти, о черкеске – Бечыру не хотелось снимать ее. И бордовое платье, переходящее из поколения в поколение, надеваемое лишь один раз в жизни, и черкеска с серебряными газырями – все было ничто в сравнении с легендарным маузером.
«Наверное, Бечыр хочет уйти с оружием отца! Но раз он доверяет мне, то и меня возьмет с собой! – думал я. – Куда он может уйти и зачем? Наверное, я сошел с ума! Как-то странно получается, – размышлял я, – вещи, которыми человек пользуется в мирное время, еще ни о чем не говорят, а вот оружие!..»
– Бечыр, неужели оружие способно нести правду? Бечыр удивленно уставился на меня.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.