Но на этот раз была у Леньки своя тоска. Никто нигде на целом свете не ждал его, кроме матери. И Ленька думал, что ему обязательно надо дожить до конца войны, и тогда он, может, научится понимать, что чувствуют мужчины, когда уходят навсегда, и почему женщины так много им прощают...
К полудню серое небо подсохло, сделалось выше. Потеплела земля. Пепельным налетом оседал ветер на стенках наспех вырытого Ленькой окопчика, выдувал сырость из комьев чернозема, из свалявшегося прошлогоднего бурьяна.
Рота лежала у дороги на краю пустого поля, где застала ее на марше команда рассредоточиться и занять оборону. Леньке помкомвзвода Подоляк приказал окопаться чуть впереди других: «Наблюдателем тебя ставлю...»
Похоже, на этот раз все уже было всерьез: и нежданный конец ночного перехода, и окопы, и какой-то радостный страх внутри Леньки - жестокое. с мальчишества проверенное предчувствие: «Ох, и грохнет сейчас!» Леньку точило нетерпение: когда же там, на стыке земли и неба, вырастет цепь немцев?
В окопчиках шла какая-то совсем не военная возня. Позванивали котелки, кто-то долго чиркал кресалом.
- Пиретрумом их, пиретрумом, - простуженно бубнил Волонушин.
- Не берет, зараза...
И Ленька ничего не стал спрашивать про немцев.
Родился в высоте, упрямо наплывал неровный звук: у-у-у.
- Летит, паскуда.
Ленька задрал голову. Медленно сползала с зенита серая, под цвет размазанных облаков, «рама».
- Высматривает! - громко сказал Волонушин. Заворочался и уже беззлобно крикнул: - Таранец, сухари есть?
- Нету.
- Супца бы горячего...
Ленька покосился на тощий вещмешок, сплюнул, отер губы рукавом... Снова закраснели перед глазами гроздья вялой прошлогодней рябины. Все время мерещились ему эти гроздья, как увидел он их на голых ветках, когда рота проходила через какой-то брошенный хутор. Ленька хотел сбегать нарвать, но отделенный не пустил, сказал, ягоды горькие. Теперь Ленька думал, что Волокушин сам, наверно, ни разу их не пробовал на вкус. Не могло быть, чтобы такие нрасные ягоды оказались горькими и чтобы невозможно было их есть...
- Это ты правильно насчет супца, - мечтательно проговорил у Леньки за спиной Таранец, пожилой запасливый солдат.
- А еще бы лучше борща! - терзался Волокушин.
- О борще забудь. Хоть бы пшенки.
- Обоз, небось, еще где-нибудь под Гривенской. Раньше завтра не подойдет кухня. Грязюка.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.