Очень трудно по адресу автора «Юбилея» произносить юбилейные речи. И потому из всего набора юбилейных эпитетов, всегда звучащих в превосходной степени, я назову только один: «неповторимейший». Да! Чехов - писатель неповторимейший.

Константин Сергеевич Станиславский, объясняя, почему трудно ставить Чехова, говорил:

«... Он пишет сжато я просто, как Пушкин, поэтично и нежно, как Тургенев, строго и правдиво, как Лев Толстой, - и все-таки пишет, как Чехов».

И не случайно молодому, только что созданному в те годы Художественному театру принадлежит честь открытия Чехова как драматурга. Именно театр, никогда не прибегавший к старым театральным штампам, мог стать той трибуной, с которой так ярко зазвучало неповторимое чеховское слово.

Первого знакомства с Чеховым-драматургом я не забуду до конца жизни. Целые сутки простоял я тогда в очереди за билетами на «Вишневый сад».

И вот я наконец в Художественном театре и с трепетным волнением вслушиваюсь в каждое слово. Когда после первого акта закрылся занавес, я был буквально оглушен значительностью того, что происходило на сцене. Казалось почти кощунственным, что зрители как ни в чем не бывало прогуливаются во время антракта по фойе, болтая о всяких пустяках, или жуют бутерброды в буфете...

Огромное впечатление произвел на меня тогда Иван Михайлович Москвин в роли Епиходова.

Через много лет в Казанском драматическом театре я сам играл Епиходова, и передо мной неизменно стоял образ, который я видел на сцене Художественного театра. Тем не менее в погоне за доходчивостью я не удержался от искушения несколько пошаржировать: пытался, слегка правда, нажимать, подчеркивать комедийную линию роли. В сцене, когда Епиходов играет Дуняше на гитаре жестокий романс «Что мне до шумного света, что мне друзья и враги», я пошел по линии наименьшего сопротивления: начал акцентировать разговорный жаргон, искажал слова. Мне казалось, что так будет смешнее, а на самом деле, вызвав, быть может, оживление части невзыскательных зрителей, я растерял сущность чеховского образа.

Ведь Епиходов - комедийно-трагическая фигура, маленький, обиженный судьбой конторщик, который глубоко переживает свою ограниченность. Он тянется к красивой жизни, читает книги - в которых, впрочем, мало что понимает - только для того, чтобы «дорасти» до общества. Вдобавок его удручает несчастная любовь к горничной Дуняше.

Вот Епиходов, обращаясь к любимой, говорит: «Вы, Авдотья Федоровна, не желаете меня видеть... как будто я какое насекомое...» Я не удержался от шаржа, стал двигать обломками бильярдного кия, точно таракан усищами.

Только значительно позже я понял, что это совсем не Чехов! Гонясь за внешней бравадой, я не донес глубину образа маленького, страдающего человека, уверенного, что все двадцать два несчастья судьба уготовила только на его долю. И костюм, и грим, и внешний рисунок роли были верными, но настоящего Чехова не получилось.

Вот почему так опасно шаржирование в пьесах Чехова.

Помню, на одном из просмотров эстрадных номеров исполнялся какой-то скетч. Артисты думали только о том, чтобы рассмешить публику. Обернувшись к соседу, я спросил:

- А кто автор?

Он удивленно улыбнулся:

- Чехов!...

Но никакого Чехова здесь и в помине не было!

Мне от души хочется посоветовать молодым исполнителям брать пример с артистов Петкера и Кторова, безукоризненно исполняющих инсценировку чеховского рассказа «Дорогая собака».

Они не придумывают мизансцен, почти не двигаются, сосредоточив все внимание «а неповторимом по выразительности чеховском диалоге. В нем раскрываются и характер персонажей, и их взаимоотношения, и их жизненные интересы. Все это окрашено тончайшим чеховским юмором, который не требует ни украшательства, ни сложных мизансценировок. Он сам говорит за себя!

Чехов, как ни один драматург, требует очень точного отбора выразительных средств - таких же простых и точных, как и его язык, диалог, строй образов. Вот почему его роли нельзя рисовать контрастно, только двумя красками: черной и белой. Здесь нужны тончайшие нюансы и переходы. Если прибегнуть к сопоставлению с живописью, то Чехов - тончайший мастер акварели с ее мягкими размывами, нежнейшим колоритом. И нам, актерам, никогда нельзя забывать этих особенностей почерка драматурга.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.