Когда цвели каштаны

Волей - неволей всем пришлось подчиниться. Один из ящиков с папиросами перевернули, Лена застелила его простыней. Даже командовавший нами Зозуля, застопорив мотор, покорно полез в сумку за куском черного, замусоленного мазутом мыла.

Откровенно довольная своей властью, Лена с этой минуты не давала нам покоя. Назначала час обеда и сна, читала длинные нравоучения по части гигиены, заставляла всех, за исключением, конечно, бородача, каждое утро бриться и без конца расспрашивала о Мархинском. Какой он, да что построено, да какие люди, да скоро ли начнут добывать алмазы? Но о себе рассказывала мало. Я пытался завязать разговор о Киеве, откуда она ехала, о ее родителях, институте. Отвечала она неохотно, а то и резко.

- Терпеть не могу корреспондентов, вечно все выуживают!

Можно было подумать, что всю жизнь она только тем и занималась, что отбивала атаки настойчивых репортеров.

А в общем - то мы подружились и, честно говоря, все были рады, что у нас вот такая спутница... До лесозаготовок добрались на третий день пути. С молчаливого согласия бородача вытащили на отлогий берег илимку и сразу стали вязать плоты. Взяли десять связок, по сто бревен в каждой. Зозуля сначала повел их баграми, но течение было таким стремительным, что неопытные в плотогоне парни не успевали следить за резкими и неожиданными поворотами сплава по непрерывно виляющей Мархе.

- Слово дали, чертово семя! - свирепо рявкнул бородач.

Парни виновато потупились.

- Хвосты, говорю, травите!

Все бросились останавливать плоты.

- Куда прешь? - Зозуля ухватил за ворот засуетившегося Степана Рытова, низкорослого, неповоротливого увальня. – Сымай с плота илимку, гони с этими «залетными» попереди сплава. Да не уходи далеко, понадобишься, гляди!

«Залетных» было двое: я и Лена. Но на илимке Степан повез ее одну. Я остался с плотогонами. Мы разбились на две группы, привязали к бортовым лесинам веревки и начали управлять всем сплавом с берегов.

Первые километры прошли спокойно. Потом течение словно подстегнули. Сдерживать плоты стало очень трудно. Перебросив через плечи веревки, мы бежали за сплавом изо всех сил. Спотыкались о прибрежные камни, падали, вскакивали и опять бежали. Врезавшаяся в плечо веревка, казалось, приросла к телу. Тяжким было только расстояние, будто ты не бежишь, а тащишь на себе бесконечную, холодную и извивающуюся, как змея, Марху.

К вечеру все вконец измотались. Подошвы сапог прилипали к сухой гальке, как к смоле, и не было сил отдирать их. Все вокруг заволокло черной пеленой, плоты едва виднелись с берега.

- Прико - ол! - скомандовал наконец Зозуля.

Он сорвал с плеча веревку, на ходу перескочил с берега на последний плот и, чтобы остановить сплав, стал бросать в реку привязанные к хвостовым лесинам каменные глыбы. Вдруг бревна резко подскочили вверх. Зозуля качнулся, взмахнул руками и с размаху ухнул в воду.

- А - а - а! - всплеск заглушил душераздирающий вопль на другом конце сплава.

Плоты заскрежетали, вздыбились, полезли друг на друга.

- Руби кана - аты! - закричал бородач, карабкаясь на берег.

Сплав налетел на подводные камни.

Дмитрий одним прыжком перемахнул на середину вздыбленных плотов и тут же растворился в темноте. Я с ужасом подумал об илимке. Она шла в двух шагах от переднего плота.