Второй начался в тридцать девятом...

Я присел на скамейку в скверике поблизости от музея. Надо было идти к Лаврухину, а я не торопился. Меня тревожило смутное ощущение чего-то недоделанного, недоговоренного. И я решил подождать конца рабочего дня, мне захотелось встретиться с Вероникой Семеновной вне музейных стен.

В своем рассказе о печальной княгине я забежал далеко вперед. В тот день, когда я сидел в скверике, ожидая Веронику Семеновну, мы еще многого не знали. Мы не знали о коллекции, мы еще думали, что произошла некая ошибка, что преступники погнались за миражем. Мы ломали головы, отыскивая связи между тем, что произошло с княгиней, и тем, что нам было известно о семье Казаковых. Казалось, что нет тут и не должно быть никаких связей, даже имманентных. То обстоятельство, что Тамара Михайловна когда-то давно испытывала, мягко выражаясь, далеко не дружеские чувства к Карониной-Надеждиной, еще не говорило ни о чем. Тамара Михайловна, кстати, и не скрывала этих своих чувств. Дочь княгини, ставшая актрисой, загородила, как считала Тамара Михайловна, ей путь на сцену. Ну и что? Но Тамара

Михайловна очень неодобрительно относилась к браку своей Лирочки с Наумовым. Лирочка удивилась, когда я высказал ей это предположение. Лирочка сказала: «Неужели я знала это всегда?» И у меня не осталось сомнений: да, она это знала. Я даже подумывал, что Тамара Михайловна самолично приложила немало усилий к тому, чтобы разбить этот брак во что бы то ни стало. Я не изумился бы особенно, узнав, что и анонимки – дело рук Тамары Михайловны. Старушка решилась на отчаянный шаг. Но почему? Загадочки, думал я. И этот, в сущности, пустой разговор с Тамарой Михайловной по пути из молочной к дому. «Что вы хотите этим сказать?» «Хочу сказать, что ему надо выписать очки». Ну и что тут такого, в этих словах? А старушке стало дурно. «Что вы хотите этим сказать?» Да ничего решительно. Не успел я сказать то, что хотел. Но откуда взялась «эта бледность лица»?

Наумов мог, конечно, не нравиться ей. Однако причина лежала где-то глубже. Что-то копилось, чтобы потом катапультироваться, вылиться в скандал, который разметал в разные стороны супругов и отбросил дочь от семьи. Случилось это, когда Наумов стал приближаться к разгадке бакуевской записи о «К.». В то время Каронина еще была жива.

Каронина могла о чем-то проболтаться.

О чем же?

О чем-то таком, что непосредственно касалось Лирочки?

«Смешно, Зыкин».

Каронина перед смертью отправила письмо в музей. Но ведь в музей... Просто в музей, а вовсе не Лирочке... Не настолько же она была «повреждена в уме», чтобы забыть имя той, кому писала.

С такими мыслями я пришел в музей. С ними и вышел.

Не скажу, что мое появление обрадовало Сикорского. Мне показалось, что, увидев меня, он как бы подтянулся, собрался внутренне. Но, может быть, это только показалось...

Он протянул мне руку и, посмеиваясь, сказал:

– Зачастили вы к нам...

Мы стояли перед картиной, изображавшей сцену искушения. Змей, похожий на пожарный шланг, протягивал Еве яблочко. Бородатый бог бродил вдали. Ева опасливо косилась на старика, но желание вкусить от неизведанного было сильнее страха. Рука тянулась к плоду, который змей держал в зубах.

– Не так уж, чтобы очень... – сказал я. – Инвентаризацию провели?

– Все в ажуре. Да иначе и быть не могло.

Он посмотрел на меня осуждающе, словно подозревал в том, что я думал иначе.

– Маленькое дельце, Максим Петрович, – сказал я. – Что вы делаете с письмами?

– С какими письмами?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• …
• 18
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.