«Привози, Тина, на лето», – написала дочке опять. Но Тина ведь у нее не глупая, понимает, что через два года мать не стала моложе.

«Приезжай, мама, сама», – ответила ей дочка.

Господи, четыре рта на руках, а она еще и пятый зовет. Да куда уж ей, Тишихе, теперь ездить? Дожует свой кусок и дома.

Старшие девки тоже звали ее к себе, и им отказала: у одной с мужем не больно ладятся – из-за этого волосы иссеклись; у другой у самой здоровье кулижками – то ничего, а то прихватит, что в больницу заставляют ложиться; у третьей квартира тесная – сами-то чуть друг по дружке не ходят; а Галя скоро на пенсию – ей только гнилого-то пенька около себя и не хватает.

Да уж и не в ее возрасте по городам разъезжать. Нечего теперь старыми костями трясти, грей на печке бока.

Тишиха накопала скороспелки – не картошка, а один смех, чуть крупнее гороха, – намыла в канаве той, что похруще, а остальную свалила в ведро. Надо будет Степахе отдать, пускай поросенку скормит. Тишиха уже скота не держала, а Степаха ей чуть не через день приносила молока и не брала за это никаких денег.

Тишиха пошла в избу и еще из сеней услышала, что в окошко стучат. Ой, господи, чего такое стряслось? Она открыла дверь. Девки все еще сидели за столом, сортировали по кучкам какие-то бумажки.

— Федосья Тихоновна, вас зовут, – сказала Лариска.

— Ти-и-хо-овна! – Под окошком стоял Сережка Дресвянин, парнишечка с другого конца Полежаева. Он еще Тининой-то Вере ровесник. Когда Тина привозила ребят, так каждый день прибегал с ними играть.

– Чего тебе? – спросила, не открывая окна, Тишиха.

– Селедку привезли в магазин. В кои-то разы...

Тишиха засуетилась, полезла в комод за деньгами.

– Ну, девки, картошку-то не зря я копала...

А девки смотрели на нее и недоумевали, чему она радуется.

3

В Фаине Борисовне все плясало и пело: едва успели они приехать с девчонками в Полежаево, как в руки им повалил такой материал, какому сам Соболевский, отец русской диалектологии, и то обрадовался бы. Ну-ка, пошла Фаина Борисовна с хозяйкой за водой («по воду», как сказала хозяйка), а Федосья Тихоновна и говорит:

– Чего-то брилы среди лета обветрели...

Фаина Борисовна повертелась в недоумении, где эти обветревшие среди лета брилы. Все зеленеет кругом, ни одного побуревшего клочка земли, ни одного ссохшегося кустика.

– Уж не лихоманка ли привязалась к ним, – вздохнула Федосья Тихонов на, и тут-то Фаина Борисовна и поняла, что хозяйка жалуется на губы: они у нее шелушились.

Переспросила – и точно: брилы – это губы и есть, а губой, оказывается, называют в Полежаеве подбородок.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• …
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.