В ГОРОДСКОМ саду стоял белый круглый дом с коричневой крышей. Если смотреть на него с угла Бульварной улицы, там, где бульвар вздымался высоко в гору, - дом был похож на блин, очень круглый и очень поджарый.

Дом этот стоял в конце длинного сада и назывался:

«Ротонда Городского Сада».

Был сад летом чахлый, пыльный, гудел летними душными вечерами разудалыми парнями из глухих переулков, окраин, - с Нахаловки и Собачьего хутора, - согнанными сюда необходимостью на людях, среди «своих в доску» горлопанов, закружиться колесом, пропить, пропеть, проорать дневную пустоту и скуку.

В саду часто были драки - пьяные, смертные, и тогда метались здесь полицейские на толстозадых конях, стегали с размаха нагайками, перли лошадиными грудями буйствующих нахаловцев и хуторян.

«Ротонда» была построена года за три до германской войны союзом русского народа. Над железной широкой лестницей, меж двумя белыми колоннами на большой вывеске стояло:

«Электро Биограф».

Самый дешевый в городе, и на экране внизу было протянуто красно - сине - белое знамя с черными двуглавыми орлами в желтых квадратах по углам. Над экраном же было написано огромно: Боже, Царя храни.

И висели портреты царя, царицы и царского сына в матросском костюме.

На экране бежал, прыгал, метался, переворачивая все на своем пути, тонконогий Глупышкин.

Картины шли старые и истрепанные, часто рвались, и тогда пропахший человеческими душными испарениями зал гудел мелким мальчишеским топотом, трещал тяжелыми сапогами и тяжелым матом.

Худая, длинная пианистка с приколотыми к черной кружевной груди серебряными часами с серебряным же бантом, скучающе и однобоко дребезжала по клавишам изношенного, потертого и лысого пианино, и равнодушно слушала прорывавшийся в редкую тишину одобрительный гомон или пьяную матерщину.

В фойе стояли круглые столики, крытые серыми и желтыми клеенками с изображениями битв или русских царей. Вечерами столы устанавливались пузатыми белыми чайниками, как в трактире, и лесом пивных бутылок. Здесь же торговали водкой. Собирались в ротонде ломовики и барышники, торговцы с базаров, домовладельцы и просто босяки, бородатые, толстомясые и желтые, худые, спившиеся, читали или слушали разбросанные по столам газеты, главным образом, узенький большебуквый «Листок», газету местных черносотенцев, печатавшуюся здесь же в подвале.

В «Листке» больше писалось о жилах и жидовствующих либералах, об основах и обожаемом августейшем, но все, кто читал или слушал, знали незыблемо, крепко одно: жидов надо бить, и бить их будут...

В войну «ротонда» захирела, картины шли только раз или два в неделю, да и то летом, зимой же стояла «ротонда» запертой и мертвой, как мертвым был и заледеневший пустой сад.

В Февральскую революцию «ротонду» взял большевистский комитет. Ютился он в первые дни где - то в городе, на частной квартире, потом разросся, развернулся, и тогда ожила «ротонда», зажглась тускло рядом полукруглых окон.

Не было уже больше кинематографа, и вывеску «Электро Биограф» сорвали и бросили в погреб, и головой вниз ринулись с экрана царь, царица и престолонаследник в матросском костюмчике.

В фойе и смежных комнатах бегали озабоченные, вечно торопящиеся люди, спорили, кричали, волновались, бегали с гранками по винтовой лестнице вниз и оттуда же тащили ранним утром кипы толстой всяких цветов бумаги, - цвета бордо рыжую, белую, пахнущую еще свежо красками. Здесь же ее разбирали мальчишки - газетчики, и черные сухие люди, на лицах которых машинный пятнадцатичасовой труд отчертил жестокую ненависть и решимость.

И вечера, и ночи горели тусклым огнем маленькие окна.

В середине лета и после влетали сюда молодцеватые юнцы в студенческих и гимназических шинелях с белой повязкой на руке и винтовками за плечами.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.