Федор Стукаленков в даче «Старик» и на Зверинской улице

Пока мы ели: – мне понравилось, что в отличие ото всех других лесников Федор и словом не обмолвился насчет: «Самогоночки не хотите?» – из-за полога вышли, как маленькие эльфы, сначала девочка лет девяти, потом мальчуган, наверное, пятилетний – оба как две капли похожие на третью каплю, на свою мать. Девочка, подойдя к отцу, застенчиво прижалась плечиком к его плечу. Бутуз, напротив, подошел ко мне и вскарабкался на колени.: «Куды ты, куды!» – окликнул его Федор. Я не отпустил мальчугана, и он, подняв на меня круглое, розовое свое личико, не говоря ни слова, уставился мне прямо в глаза своими чисто-голубыми глазами. «Ты доблый?» – спросил он. «Очень добрый!» – ответил я. Катя, сев в сторонку, низко наклонившись над работой, начала что-то штопать.

Над столом горела «семилинейная», значит, довольно светлая, лампа – лесникам давали «караскн». Остывающая чугунка потрескивала. Царил мир, свет, тишина. И вдруг...

Я не понял, что это такое. Я и сейчас не могу передать вам всего ужаса этого звука. Ну да, формально говоря, можно сказать, что он был похож: на собачий вой. Но этот собачий вой так же отличался от воя любой обыкновенной собаки, как от самой собачонки отличается кидающийся на вас из кустов волк. У меня внезапно похолодела' спина. Мальчишка вздрогнул и весь сжался на моих коленях. Девочка еще теснее прильнула к отцовскому плечу. Мать подняла голову, быстро взглянула на Федора, на меня, и мне показалось на этот раз, что в ее глазах искрой промелькнули не то страх, не то тоска, не то какое-то и впрямь безумие... И в этот же миг за окнами, совсем близко от избы, с диким отчаянием, с бесовской злобой, с привизгом взвыли уже два мощных, страшных и жалких голоса. Потом к ним присоединился третий, издали... Я спустил мальчонку с рук и подошел к окну. Нет, за ним я ничего не увидел. Пустая белая поляна, озаренная светом молодой луны, кусты вдалеке... Вот как будто зеленая искра... Нет, показалось...

– А хочешь, Леванид Василич, послухать? На крылец выйти можно... Ружья взявши...

Я огляделся еще раз: русская печка, крюк для люльки, ввинченный в потолок, швейная машинка «Зингер», ножная, между окон..: А может быть, нет этого ничего? Может быть, есть только костер в пещере да черное устье-вход, около которого с копьями в руках всегда, каждую злую ночь, сменяясь, дежурят по двое юношей-охотников...

Я посмотрел на Федора. Он гладил по белой головке свою девочку. Мальчуган тоже подобрался к нему. На меня он не смотрел, и это все решило. «Экзамен мне устраиваешь, Федор Матвеевич? – подумал я. – Ну что ж, выйдем к классной доске...»

– А в самом деле интересно: давай выйдем минут на пять.

. – Ну на пять... Хватит и на три: они услышат, такую завойку дадут... Мы оделись, взяли ружья. «Пули?» – спросил меня Федор. Я кивнул. «Ну, товарищ начальник, только так, с крылец – ни шагу. Гулу не подавать. Вышел, постоял, послухал, и – в избу, Я тебя толкану – вы в дверь. Я – за тобой. Оны, имей в виду, быстры. Что молонья...»

Дверь открылась, и мы оказались на улице. И в тот же самый миг мне припомнился «Робинзон Крузо», вторая его часть, место, где Робинзон обороняется, построив за гигантским бревном свой отряд, от огромной стаи волков, а мимо них бешеным галопом несется лошадь, скинувшая всадника, а за ней гонятся еще несчетные волки... Я в жизни не слышал никогда ничего страшнее и отвратительнее воя большой волчьей стаи. Такое же чувство вызывает, пожалуй, только боевое «ура!», но не тогда, когда ты сам кричишь его и сам атакуешь. Когда ты стоишь в каре и тебе нельзя До команды стрелять, а на тебя во весь опор с гиканьем и визгом несется белогвардейская конница. Но и то, пожалуй, это легю...

Впрочем, мне говаривали некоторые жрецы охоты, что я преувеличиваю, что это нервы. Не знаю... Теперь стало известно, что волк вообще предобродушный и преполезный зверь, что он истребляет только больных и старых. Нов тот миг я не был уверен, что эти волки вполне убеждены, что мы сильны и здоровы. Они обрушили на нас такую какофонию воплей, плача, грозного басистого воя, жалобных и кровожадных завываний, что, я думаю, мы не достояли и положенных трех минут. Стукаленков локтем довольно сильно толкнул меня, и я отступил в сени, Он все-таки задержался на крыльце секунд десять – один на один с ночью и зверями, но в следующий миг и он оказался в сенях и наглухо закрыл все довольно основательные засовы.

В избе все так же горела лампа. Мальчуган теперь спал на руках у матери. На ее щеках и на щечках девочки проступили красные пятна... «Больше не надо этова!» – произнесла она своим чуть акцентированным выговором, и Федор покорно ответил: «Не, не будем больше... Что ты!»

Прошло не больше получаса, и мы уже спали: Стукаленковы – в пологу, я на сеннике, покрытом медвежьим мехом, возле буржуйки. Волки? Да, они продолжали выть всю ночь, подходили к самым окнам, так что слышен был их хрип, их шаги по насту, их дарапанье когтями в крепкие дощатые двери конюшни и хлева. Но так устроен человек, что он чрезвычайно быстро привыкает к любому сильному ощущению. Я даже не проснулся всю ночь ни разу, и утром только по показанным мне Федором следам убедился, какую свистопляску производили эти милые «серые братья» на расстоянии метра или полутора от спящих нас.

Дня через три после этого происшествия, уже в лесничестве, я заговорил о Федоре Стукаленкове и сказал, что ночевал у него. Это вызвало взрыв изумления, близкого к суеверному ужасу.

– Как ночевали? Да что ж вы, Василич? Как лее это вы к ему попали? Сообщение, что я попал в старый охотничий домик дачи «Старик» по прямому.

приглашению его хозяина, было принято с еще большим недоумением и почти что. недоверием.

– Как это так, Левантин Василич? Ведь это ж первый случай такой случился вот уже за сколько годов, что он постороннего человека в свою бярлогу допустил. Что ж, неуж он вам и дурочку свою показывал?

– Жену? – переспросил я.

– Ой, да какая она ему жана? – разахались все лесники. – Это ж только; подумать надо, как он ее на свете нашел? Вы знаете – где? Найшел он ее, Леу Васильевич, на знамянитой станции Ново-Сокольники.

Я выразил убеждение, что найти жену в Ново-Сокольниках ничуть не более Странно, чем на станции Дно или Великие Луки, и изобразил полнейшее непонимание сыпавшихся со всех сторон непонятных и просто загадочных «натумеков» – намеков.

И, видя это, говоря наперебой и без всякого порядка, лесники мои поведали .мне историю брака Федора Стукаленкова, которая им представлялась нелепой, опасной и чуть ли не чудовищной, а мне обрисовала моего любимца в новом, еще более трогательном свете. Оказывается, еще до революции («да – где табе: в шишнадцатом году!») Федор Стукаленков, к зависти и возмущению всех мужиков, «забронированный», – это они уже теперь узнали такое новое слово, – хозяином «Старика», не то Смольяниновым, не то Турчаниновым (возник шум и крик также и по поводу его чина-звания; одни утверждали – сенатор, другие клялись, божились и землю ели – министр! – словом, какой-то власть имущий сановник) и вместо того, чтобы идти на фронт, продолжавший исполнять должность лесника в сенаторской даче, был вдруг под конец – именно «в шишнадцатом году»! – снят с брони и отправлен на фронт. Однако побыл он в пекле шестнадцатого года «совсим надолго» – месяцев одиннадцать, и, раненный в руку, вернулся домой.