Дождливый июльский день шестидесятого года. Из подъезда Московской консерватории вышел молодой композитор. Остановился у объявления: желающих приглашали участвовать в экспериментах по синтезу звука. Не раздумывая, молодой человек направился к телефону-автомату: в его портфеле рядом с двадцатью фортепианными прелюдиями Дебюсси лежал прошлогодний номер журнала «Техника – молодежи» со статьей о Евгении Мурзине, создателе первого фотоэлектронного многоголосого синтезатора. Не его ли это объявление? Целый год молодой музыкант, увлеченный импрессионизмом Дебюсси, раздумывал о возможностях поиска необычных тембров и звуков на новом инструменте – синтезаторе, а теперь – реальная возможность воплотить родившиеся идеи в жизнь? Но синтезатор – машина, бездушное хитросплетение радиодеталей, можно ли от его тембров ждать выражения сложных и противоречивых человеческих эмоций, одухотворенности?..

Встреча создателя синтезатора и композитора состоялась в тот же день. Дверь открыл пожилой седой мужчина со спокойным взглядом и уверенными жестами.

– Здравствуйте, молодой человек! Вы Артемьев? Проходите...

Эдуард Артемьев узнал в тот день, что еще в тридцатые годы Евгений Александрович Мурзин увлекся идеей создания нового инструмента. Сам он не был музыкантом, и путеводителем в прекрасном мире гармонии и звуков стало для него творчество композитора Александра Николаевича Скрябина. Занимаясь основной профессией – электроникой (специалисты знают так называемый «алгоритм Мурзина»), он также в течение многих лет работал над созданием синтезатора. Инструмент был назван «АНС», что означает «Александр Николаевич Скрябин».

Мурзин знал, что поле деятельности, которое в состоянии освоить электронная музыка, необъятно, чувствовал возможности электроники в передаче через музыкальные звуки всего многообразия окружающей нас жизни. Но тогда трудно было разрушить барьер предвзятости – результат холодной электронной музыки 40 – 50-х годов. Синтезатору не везло. Только и оставалось, что вспоминать слова Скрябина: «Чтобы стать оптимистом в настоящем значении этого слова, нужно испытать отчаяние и победить его».

Вскоре началось сотрудничество инженера Мурзина и композитора Артемьева. Первая ласточка – предложение в 1962 году от Вано Мурадели записать несколько музыкальных фраз для киноленты «Мы шли навстречу». После этой I работы каждый сделал выводы для себя. Мурзин учел недостатки в работе синтезатора и принялся за сборку второго «АНС». Артемьев же понял: чтобы новый метод записи музыки не превратился в формальное звукотворчество и не стал дежурным в озвучивании шумов для кино, необходимо смело исполнять на синтезаторе серьезные произведения, прикоснуться к музыкальной классике.

Эдуард Артемьев сосредоточился на работе для кино, потому что «АНС» не предназначался для концертных выступлений. Возможностей для непосредственного контакта со зрителем не было, эксперименты в студии грозили остаться экспериментами, в то время как цель композитора была музыка – полноправная и полнокровная, призванная заинтересовывать слушателя.

Через несколько лет, имея уже немалый опыт работы в кино, Артемьев написал музыку для фильма «Солярис». Многократное наложение при записи оркестровки прелюдии Баха позволило Артемьеву по-своему развить классическую мелодию. Когда она звучит во время просмотра любительского фильма, привезенного космонавтом Кельвином на станцию «Солярис», мы видим скупой пейзаж, людей – жену и сына космонавта. Возникает ощущение сопричастности со всем земным, обычным, близким каждому человеку. Музыка в этот момент позволяет понять: человек не стремится завоевать космос, он просто хочет расширить Землю до пределов Вселенной. Во многих последующих фильмах Эдуард Артемьев не раз еще использует фрагменты из произведений Монтеверди, Дебюсси, Генделя, Доницетти.

В 1972 году после Московской выставки звукозаписывающей аппаратуры у нас в стране появился новый инструмент «СИНТИ-100», приобретенный при содействии Д. Д. Шостаковича. Основанный на совершенно другом принципе действия, нежели «АНС», «СИНТИ-100» обладал огромными возможностями в создании синтезированных звуков и тембров. С тех пор многие продолжатели дела Мурзина работают на этом инструменте.

Одна из самых интересных работ Эдуарда Артемьева – музыка к фильму «Сибириада». Она часто звучит во многих теле- и радиопередачах, привлекая своей полифоничностью: в ней и русский протяжный напев, и романтическая окрыленность, и жесткая поступь современных эстрадных ритмов. Интересно, что сам Артемьев не считает музыку к «Сибириаде» чем-то этапным, объясняя популярность лишь использованием ритм-группы. Но если взглянуть со стороны, то станет ясно, что для четырехчасовой кинопоэмы было создано своего рода «энергетическое музыкальное ядро» электронной музыки, исполняемой на «СИНТИ-100». Другое дело, что размеры фильма не позволяли детально разработать и предельно углубить каждую тему.

Развитие электронной музыки ознаменовалось повсеместным использованием полифонических синтезаторов в рок-музыке. Эстрада так активно эксплуатировала уже найденные тембры, что многое из недавних откровений стало похоже на затертое клише. Этому противопоставлены свежесть звукового рисунка и метафоричность музыки Артемьева. Нет, Артемьев не против рок-музыки. Хотя в общем потоке массовой культуры много наносного и банального, существует еще и серьезный стиль. Его характерные черты: экспрессия, порыв, лиризм, вобравший в себя глубину личностного переживания.

Вскоре после «Сибириады» композитор начал обдумывать замысел создания рок-оперы по роману Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Сейчас ансамбль «Поющие гитары» работает над ее постановкой, параллельно группа «Бумеранг» делает студийную запись. Проблем много, так что точную дату постановки не может назвать никто. Однако уже появились скептики: Достоевский и рок-опера?! Нет смысла спорить, ибо рано говорить, насколько удачно сложится судьба этого сочинения. Бесспорно другое: новые формы в искусстве появляются не для того, чтобы разрушить и потеснить старые. Они дополняют и развивают существовавшие ранее, ярче высвечивают значимость классики для современного человека.

По мнению Артемьева, экзальтированная трагичность интонаций рока способна выразить страсти Раскольникова, ожесточенное борение его чувств и мыслей. В музыкальное полотно войдут элементы народной, симфонической, обрядовой музыки. Опера будет богато иллюстрирована звучанием электронных клавишных инструментов, ведь для Артемьева это шаг к сцене, к непосредственному общению со слушателем.

Шаг к сцене. Он не первый. В 1974 году для концертной работы музыканты-электронщики, а среди них Артемьев, создали группу «Бумеранг», но ее выступления в то время выглядели неубедительно, потому что партии синтезаторов воспроизводились магнитофоном, а исполнители как бы подыгрывали записи. Только в канун 1983 года «Бумеранг» подготовил программу, не уступающую по многообразию звучания тому, что записывается в студии. Для этого во время концерта потенциометрами синтезатора управляет не один, а сразу несколько звукооператоров. Возникает, правда, некоторая зависимость музыканта от инженера, но это не более чем компромисс роста, возникший из-за относительного несовершенства аппаратуры.

Инженеры упорно работают над новыми проектами синтезаторов. Создан, например, инструмент «Синтклавир», способный взять на себя функции чуть ли не целого симфонического оркестра. С постоянным усовершенствованием аппаратуры должна возрастать и требовательность музыкантов к себе. Иначе, несмотря на потрясающие возможности аппаратуры, электроника может превратиться в цитадель эпигонства и механического подражания образцам. Каждое новое произведение – проводник новых идей и мыслей, если же этого нет, то лучше прислушаться к словам, сказанным некогда Р. Ролланом: «Первый закон искусства: если тебе нечего сказать – молчи».

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.