Человеку двадцать три года. Человек не работает, не учится – лежит с утра до вечера на диване и читает. А то и не читает – просто смотрит в окно. «Ничего не делаю, ничего не хочу, не мечтаю, не желаю», – строчка из его (точнее, ее) исповедального письма. Что это – вариации на темы Обломова? А может быть, болезнь, требующая вовсе и не журналистского, а медицинского вмешательства?

Болезнь, судя по письму девушки, такова, что позволяет передвигаться и, значит, что-то со своей собственной жизнью делать. А человек, повторяю, лежит. Почему же? А потому, что ждет кого-то сильного, кто придет, возьмет за руку, стащит с дивана, поведет куда-то. У девушки не приняли документы в московское медицинское училище: требовалась постоянная прописка. Эта неудача оказалась столь неожиданной, что никакие другие попытки осуществить мечту о медицинском образовании предприняты не были. Хотя можно было, очевидно, предложить любой больнице свои услуги в качестве санитарки, получить в конце концов прописку по лимиту и, следовательно, поступить в медицинское училище, а потом, возможно, и в институт.

Но всюду, куда девушка приходила с вопросом, что же ей делать, советовали ехать домой, учиться и работать. Совет казался оскорбительным, и странная жизнь без сколько-нибудь ясного будущего продолжалась. (Я столь подробно пересказываю письмо Любы Т. из статьи «Диван в чужой квартире» (№ 17. 1983 г.) потому, что оно вызвало самое большое количество откликов в нашей читательской почте за последние месяцы.) Итак, девушка окончила каким-то образом техникум бухгалтерского учета (удалось скрыть отсутствие прописки), устроилась по специальности. Тоска. Кругом скучные, озабоченные своими делами женщины, бухгалтерское дело ненавистно (что вполне понятно, если человек стремился в медицину). Уволилась, и вот снова диван в тетиной квартире, неопределенное существование и раздражение, граничащее с озлобленностью на вся и на всех, равнодушных к ее неудавшейся судьбе.

Такая вот грустная история. Судить о ней издалека, из благополучного далека, добавлю, разумеется, и трудно и рискованно. Человек всегда сложнее того, что он сам о себе рассказывает. К тому же мало кто способен отразить в своем сознании собственную жизнь вполне беспощадно. Чуть-чуть, а играем мы с самими собой, чуть-чуть, а искажаем свой облик, стремясь вроде бы раскрыться другому до донышка. Эпистолярный жанр в этом смысле – штука особенно лукавая.

И все же, все же... Откуда она берется (особенно часто именно в молодых людях). эта странная убежденность в том, что, во-первых, все тебе полагается с самого начала жизни самого что ни на есть первого сорта, а, во-вторых, этот первый сорт должен достаться как бы сам собой, по щучьему велению, чтобы ни труда, ни упорства, ни преодоления – ничего не требовалось на пути к заветной цели.

Идея блюдечка с голубой каемочкой, на котором тебе преподносится твое будущее в нарядной упаковке, конечно, не нова. Я не случайно вспомнила про щуку, которая все устроила Иванушке-дурачку, как говорится, в лучшем виде. Потому что не случайно сказки всех времен и народов изобилуют такого рода щуками. Джинн ли это, снабдивший Алладина волшебной лампой или сообщивший Али-Бабе таинственное слово «сезам», старик ли Хоттабыч. с чьей помощью ленивый мальчик стал получать свои пятерки, да и прочие чудеса – суть не что иное, как выражение человеческой мечты о том, чтобы кто-то всемогущий пришел и осчастливил.

Но задумаемся: можно ли всю жизнь подчинять несбыточной мечте? Это, во-первых. А во-вторых, мы не знаем ничего о том, хорошо ли жилось тем, кто поселился во дворцах, возведенных по мановению волшебной палочки. Сказки в этом месте всегда и кончаются: стали жить-поживать... А как жить, как поживать? Не соскучились ли оттого, что и желать уже нечего?

Это, конечно, так, к слову. А серьезно вот что.

Жизнь наших детей складывается подчас так гладко, до такой уж степени никаких усилий не надо им прилагать, чтобы все свершалось одно за другим, как бы само собой: детский сад, школа средняя, высшая (стоит только всерьез захотеть), работа (только руки протяни – положат в них дело), что стоит возникнуть на этом накатанном пути хоть малейшему препятствию, как тут же наступает безысходное уныние, и эти самые руки, которых ждут, которые нужны до зарезу, бессильно опускаются.

Оле Шабаловой девятнадцать лет. То самое, чего не удалось достичь автору предыдущего письма, у нее получилось. Учится в большом областном городе, в фармакологическом училище. И будущая специальность вроде нравится. А на душе похожая маета. «Когда училась в школе, думала, что потом будет что-то необыкновенно интересное, словно другой жизни ждала».

А жизнь оказалась не «другой» – точно такой же. «То ли группа такая подобралась (одни девчонки), то ли еще что-то, а только никому ничего не надо, никто ничего не хочет, – пишет Оля. – Несколько человек пытались было расшевелить остальных, да ничего из этого не вышло. Я, например, организовала вечер поэзии, и на том наши культурные мероприятия окончились. Подружки мои говорят только про мальчиков, книг практически не читают, разве что в кино изредка сходим – вот и все.

Вы в своем журнале часто пишете, что нужна цель в жизни. А может, ее ни у кого и нет, этой цели? Может, просто все живут для того только, чтобы была, например, семья хорошая да работа по душе?»

Итак, все та же скука: никто никуда за руку не тянет, умных людей нет (впрочем, Оля самокритично замечает, что, вполне вероятно, «умным» не о чем было бы с ней говорить). И кажется девочке, что жизнь проходит мимо, что ничего не сбылось из того, о чем грезилось.

Но кто же тут-то виноват? Оля, повторяю, самокритична. Она корит себя и за то, что учится неважно, и за то, что бегом перестала заниматься, хотя ей это было бы очень полезно, и многое другое начинала, да бросала, не доводила до конца. Но все-таки и она оглядывается вокруг себя, ищет того, кто бы устроил ее жизнь, чтоб было, как в сказке. Она не понимает, что никто не сочинит эту сказку, кроме нее же самой. Кстати, и пример есть в ее письме весьма выразительный. Когда только пришла в училище, организовала вечер поэзии. Чувствуется по всему, это было значительное событие и в ее собственной жизни и в жизни подруг. Но кто же мешал его повторить? Почему больше-то ничего не было?

Тут в самый раз и о цели в жизни поговорить. Скажем, хорошая семья – разве не цель? Еще какая! Может быть, в природе и не существует целей, достижение которых требует такой же огромной душевной работы, как эта. Но ведь никто другой, кроме тебя самого, даже самые близкие родственники, эту работу не произведет. Тут уж действительно ни на какое чудо рассчитывать не приходится.

Недовольство собой в молодую пору, когда личность еще бродит, как молодое вино, – дело нормальное, естественное. Худо, если этого нет. Но всматриваться в себя, взвешивать собственные силы и возможности, страдать от недовольства собой – это одно. А опуститься до состояния полного бездействия в ожидании сказочного принца, который неизвестно откуда явится и произведет в твоей жизни переворот, – совсем другое. Это занятие безнадежное и бесполезное.

Нельзя (да и к чему?) предъявлять судьбе счет за то, что ты не похожа лицом на экранную диву, что тебе не даны способности, позволяющие стать одним из тех, о ком говорят, пишут в газетах. Большинство живущих – люди обыкновенные, как говорится, средние. Но когда Горький написал, что в жизни всегда есть место подвигу, он не преувеличивал нисколечко. Дело все в том, что не всякий подвиг прославит, сделает тебя известным среди других.

Я знаю молодого мужчину, который каждый день выносит с пятого этажа во двор (на руках – лифта нет) неподвижную старенькую мать: чтобы та подышала воздухом. Мне кажется (нет, я убеждена!), что его поведение героично, что он совершает подвиг. И прежде всего подвиг постоянства, потому что вспыхнуть ярким пламенем однажды, в необычных, экстраординарных обстоятельствах все-таки проще, чем вот так – незаметно, изо дня в день, не ожидая ни наград, ни похвал – служить великому делу любви.

Знаю я одну девочку-школьницу. Вот уже несколько лет и тоже ежедневно (вот главное!) она ходит в дом ребенка и помогает там ухаживать за малышами, которых бросили родители. Она относит им самые вкусные лакомства, самые любимые свои игрушки: не лишнее отдает, а делится тем, что и самой ей могло бы доставить радость.

Еще я знаю инженера из подмосковного города Электросталь, который вот уже скоро пятнадцать лет все свое свободное время посвящает глухим детям. Ездит с ними на экскурсии, ремонтирует необходимую им аппаратуру. Не сообщаю его имени в печати только потому, что знаю: такая огласка будет ему неприятна.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.