И опять на какое-то время наступила гнетущая тишина. Чепонис выпрямился и запрыгал к кровати, не заглянув в кухню. Это было не нужно. Он знал: теперь туда никто не войдет. Ведь жандармы и полицейские не солдаты. Они всего-навсего убийцы из-за угла. А в кухне рвутся гранаты...
Под подушкой лежала еще одна – последняя – граната. Чепонис взял ее и опустил в карман брюк. Он зачем-то снял ручные часы – они показывали двадцать минут десятого – и тоже спрятал в карман. Все это он проделал машинально, думая о другом, – он мысленно следил за действиями жандармов. Они не знают, что им делать, потому что он. Чепонис, нужен гестапо на некоторое время живым. Для допросов нужен, для пыток, для выдачи своих...
«Трусы! Куча сволочей!» – Чепонис выкрикивал это. прыгая к окну с автоматом в руках. Ну конечно же! Вот они маячат у соседнего дома! И сколько их? Взвод? Рота?
С визгом и скрежетом серия пуль пробила верхнее бревно стены над окном. Чепонис пригнулся. Строчили из ручного пулемета – Альфонсас знал его характерный, отчетливо звучный тон. Очередь повторилась. Теперь пули прошли ниже, задев верхнее стекло окна. Осколки ледяным крошевом осыпали комнату, со стены вспорхнул и лег у ног Чепониса портрет отца... Отец... Альфонсас помнил его смутно – он умер, когда Альфонсасу шел четвертый год... А пулемет не умолкал. Теперь пули дырявили стену на уровне головы Чепониса. если бы он стоял во весь рост. «Это они меня приземляют... Хотят поставить на колени, положить на пол!» – со злобой понял он и приник лицом к окну.
Стреляли с балкона дома, стоявшего напротив. Из-за деревянных желтых перил высовывался ребристый ствол пулемета и виднелась небесного цвета жандармская шинель.
– Ах ты, гад!
Сквозь стекло окна, почти не целясь. Альфонсас короткой очередью выстрелил по балкону. Не умолкая, пулемет накренился стволом вниз и бил теперь почти отвесно, под балкон. «Что он делает?» – удивился Чепонис и не скоро догадался, что жандарм спрятал голову под мышку и не видит мушки своего пулемета.
– Ах ты, гад!
Чепонис выдвинулся из-за стены, рывком просунул за раму окна дуло автомата и, тщательно приценясь, повел по балкону двумя длинными очередями – слева направо и сверху вниз, крест-накрест,
– Все! Кончено!
Это было сказано о том жандарме, что притих на балконе. Но ведь их было много, и Альфонсас понимал, что ничего еще не кончено и это «все» наступит не скоро...
Снова установилось затишье. «Теперь они еще раз попытаются ворваться через двери, – подумал Чепонис – Да, конечно. Я нужен им живой. А они мне тут – только мертвые!..»
Альфонсас стал у двери на прежнее место, в прежней позе: ему хотелось проделать все так, как в первый раз, и потому гранату он держал наготове. Стоять пришлось долго. Почему-то думалось, что на этот раз жандармы будут красться тихо, чтобы застать его врасплох. Но он ошибся. Они ворвались в кухню бегом, с ходу.
Остальное было все по-прежнему: такой же, заученный, бросок гранаты, то же падение ее веского корпуса на пол, такой же взрыв и такие же вопли...
Теперь они подумают, что у меня двадцать, сто, тысяча гранат!» – торопливо решил он и вскоре понял, что угадал: комнату начали расстреливать со всех сторон. Теперь пули визжали у ног, на уровне груди, над головой; от старенького гардероба с треском отскакивали тонкие, острые лучинки; жалобно звенела люстра, по комнате носились перья, выбитые из подушки.
А Чепонис оставался невредимым. Несколько минут он стоял, вжавшись в угол, прикрыв голову автоматом. Потом, сообразив что-то, рванулся к окну и начал самозабвенно обстреливать двор, забитую машинами улицу, желтый балкон, где опять засел очередной пулеметчик.
Так прошел час. Потом два. Потом еще два.
В половине второго дня пуля впилась в больную ногу Чепониса. Он не стал перевязывать рану – было мало времени, до конца оставалось недолго, потому что кончались патроны: шерстяной чулок Корбутаса был пуст, а в диске всего лишь три-четыре патрона, не больше...
Чепонис сидел на полу у окна. Стрельба опять прекратилась. Но теперь уже не хотелось думать, что затевают жандармы. Он сидел и прислушивался: ему показалось, будто знакомый голос дважды окликнул его по имени. И в мозгу снова ворохнулась короткая трепетная мысль: «Неужели нет спасения? Я ведь читал... на свете бывает чудо!»
– Альфа!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Повесть