Место встречи изменить нельзя

– А теперь я ее понимаю, я теперь знаю, почему она плакала. Я ее вообще только сейчас стала понимать...

– Вы с ней раздружились?..

– Ее под Секешфехерваром убили... Она мне часто снится, будто хочет объяснить то, что я тогда не понимала. Я тебя люблю, Володенька...

И снова справки – работницы железнодорожного нарпита по имени Аня или чем-то похожие на нее.

– Анна Кондырева, официантка, 24 года... Анна Ерофеева, шеф-повар, 28 лет... Анна Букс, уборщица, 19 лет... Анна Дьячкова, 24 года, завпроиэводством...

Не знаю, была ли среди них интересующая нас Аня, но тех, что там были, я запомнил.

Около трех за мной зашел Жеглов, он где-то добыл талоны на спецпитание, и мы с ним отправились в столовую, где обед нам дали прямо царский: винегрет с кильками, флотский борщ со свиным сапом и гуляш с пшенной кашей. И кисель на третье. А перед тем Жеглов заглянул на хлеборезку и долго любезничал с Валькой Бахмутовой, улыбался ей и так далее, ну, она ему и отжалела еще полбуханки белого хлеба. Так что отобедали мы с ним знатно. Жеглов посмотрел, как я уписываю за обе щеки, поцокал языком:

– Ну и нервы у тебя – позавидуешь! Мне и то в горло кусок ив лезет, а тебе хоть бы хны...

– Вижу я, как у тебя кусок не лезет – тарелку мыть не надо...

Мы с ним шутили, посмеивались, а меня все время мучило желанна сказать ему, что, если, не дай бог, конечно, что-то случится со мной, чтобы он о Варе позаботился. Ничего и не должно случиться, все-таки я не Вася Векшин, да и урок пошел мне впрок, но все-таки беспокоился я намного за Варю, хотелось мне хотя бы что-нибудь для нее сделать. И все же не стал я ничего говорить Жеглову, он ведь мог подумать, что я сильно дрейфлю.

Встали мы с МИМ из-за стола, и он сказал:

– Хорошо мы посидели с тобой на дорожку...

– Да, хорошо, – сказал я.

– Значит, когда с ней расстанешься, ты на Петровку не ходи – они за тобой протопать могут, ты ведь «хвоста» за собой еще чувствовать не умеешь...

– Хорошо. Я в кино пойду. В «Повторный». Оттуда из автомата позвоню...

– Договорились. О месте второй встречи ты не спорь – пускай они сами назначают: им это будет спокойнее, а мы посты наблюдения подтянуть успеем...

Я хотел зайти попрощаться с ребятами, но Жеглов сказал:

– Не надо церемоний. Такие дела тихо делают. Поехали, Копытин уже ждет нас.

Мы спустились во двор, где Копытин на корточках сидел около «фердинанда» и, что-то рассматривая под ним, недовольно качал головой.

– Поехали, отец, некогда на резину жаловаться... Молча доехали мы до Камерного театра, Копытин свернул в тихий переулок и затормозил. Я достал из карманов милицейское удостоверение, комсомольский билет, паспорт, жировки за квартиру, записную книжку, немецкую самописку и свой верный, уже потершийся до белого стального блеска «ТТ». А больше у меня ничего не было. Протянул Жеглову, он это все распихал у себя, а мне дал носовой платок Фокса с завернутой в него запиской и справку об освобождении, где было сказано, что мне изменена мера пресечения на подписку о невыезде.