– Главное в нашем деле – на старте напружиниться! – объяснял мне специфику своей работы Толя Дудников. – На вашем участке в принципе завод кончается. – Конец завода в отделе сбыта, – -поддел бригадира заместитель секретаря комитета комсомола завода Коля Воеводин.
– Слева большие партии, справа большие насосы, – отворачиваясь от Воеводина, показал на конвейер Дудников. По обе стороны цеха, образуя широкий коридор, двигались две бесконечные стальные ленты.
– Большая партия – это же сколько насосов в смену?
– Четыреста.
Выходило, грубо говоря, пятьдесят насосов в час, один в минуту.
– Если ритмично... – начал было Коля Воеводин, посмотрел на Дудникова и сказал: – Здесь у нас работает комсомольско-молодежная бригада известного Марьяна Гольниса, которого Толя наконец-то обогнал. Но у Гольниса характер спринтера: чужую спину перед собой видеть не может. Впрочем, они оба питомцы Тарасова.
– Гена Тарасов – наш секретарь, такой пружинистый человек, – без задержки произнес Толя.
Все у него на пружине! Тут я не вытерпел и высказал Дудникову то, что думал по поводу его собственного тяготения к напружиниванию. Толя не расстроился от моего укола, напротив, оживился и в две минуты утряс все возникшие от неправильно понятого мною слова недоразумения. Оказалось, пружина – деталь насоса и «мороки с ней (по Дудникову) до шута, потому что она проходит на участке самую длинную и нервотрепную операцию и больно много ее нужно». Однако и в истории организации бригады пружина «сыграла свою известную роль».
Конечно, сама по себе пружина никакой истории не сотворит, не тот фактор. Проблема возникла в связи с обработкой пружины, следовательно, с технологией. А вот здесь уже привлекаются люди, зарождаются связи, возникает сама общественная диалектика.
Итак, комсомольско-молодежная бригада Толи Дудникова называется бригадой узловой сборки насосов «НД 21/2-4-6». В общезаводской технологической цепочке она стоит непосредственно перед конвейером, и это на нее в первую голову обрушивается суммарный результат работы всех занятых на заводе людей.
Да, конвейер стоит за ними, и никто не утверждает, что там все легко. Однако там уже сгруппированные, составленные до возможного по технологии предела узлы, идущие вдобавок только с одного соседнего участка. А сюда, в бригаду, сходятся все слагающие цепь звенья из всех вспомогательных цехов. Бегут (в идеале) всю смену по звеньям детали, детали, детали... Можете представить двадцать тысяч деталей!
Действительно, столько. Пятьдесят деталей на изделие. Множим на четыреста. И получаем в произведении ровно двадцать тысяч деталей. Они различны по форме, весу, размерам, характеру. От шпонки до вала регулятора и вильчатого рычага.
– Раскладывайте сами, – говорит Толя, – если нас в бригаде по списку двадцать человек.
Раскладка элементарная. Выходит, когда все на месте, по тысяче деталей на брата. Две (с хвостиком) детали в минуту. Их надо взять, осмотреть, проверить, состыковать, как положено по чертежу, соединить и скрепить при помощи ручного инструмента или механизма, убедиться, что блок полностью соответствует стандарту, и пустить его по потоку дальше, к соседу, в общий замысловатый узел, один из тех, которые, начиняя коробку корпуса, образуют способное уже пульсировать сердце двигателя внутреннего сгорания.
– А теперь представьте себе, что получается, если график поступлений необходимого материала, то есть график комплектации, трещит по всем швам, – деликатно подсказывает Толя Дудников.
Представляю. Нагрузка на человека постепенно возрастает в два, три и более раз. А он уже устал, отработав полсмены. Потом здесь выведен расчет на круг, в среднем. Но иные детали задерживаются на операциях по пять – десять минут, если в них много сопряжений или имеется регулировка от руки, и такая задержка тоже, само собой, компенсируется соседом. Какими, выходит, слаженными должны быть в бригаде руки!
Я читаю справку. В ней пункт: «Все сто процентов продукции бригада сдает с первого предъявления». Иными словами, о слаженности и о добросовестности можно больше не говорить.
– Мы по солнышку живем. Чем оно больше в наши окна заворачивает, тем активней начинают поступать к нам детали из других цехов. Какая-то странная получается закономерность. Больше зависим от небесных светил, чем от графика.
А участок мало-помалу разогревался. Прибавилось света, потому что больше лучей стало отражаться от все привозимых и приносимых на верстаки сотен и тысяч стальных, блестящих прошлифованной поверхностью деталей. На глаза все больше стало попадаться раскрасневшихся и еще более похорошевших от этого девичьих лиц. Словом, температура внутри участка явно шла в гору. Может, потому и не так ошарашил вопрос: «Вы плавали в нашей Нерис?» Задала его слесарь четвертого разряда, ударник коммунистического труда Бируте Мугините, когда я поинтересовался ее мнением о бригадном труде. Пришлось признаваться, что по случаю жаркой погоды мне уже довелось испытать такое удовольствие.
– Тогда вы сами, наверное, убедились, – продолжала Бируте, – что против ее течения не выплывет* никакой самый сильный пловец. И даже по дну не всякий пройдет, если погрузиться в Нерис по пояс. Его повалит река и увлечет за собою. Тут один только выход: взяться за руки. Тогда все устоят на ногах. Даже те удержатся, кто до опоры ногами никак не может дотянуться.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.