Устинов кликнул соседского парнишку, велел ему сесть верхом на Груню и взад-вперед проехать по улице. Парнишка с восторгом ездил, а Устинов глядел внимательно со стороны и увидел: Груня чуть-чуть прихрамывает.

Устинов парнишку турнул, сел верхом, сам поездил :на Груне, чутко прислушиваясь к ходу. Так оно и; есть – Груня припадала.

Вот какое дело...

Устинов вернулся, закинул повод на кол ограды, сел на крылечко.

У Груни ревматизм, а выходить ее нельзя: старая уже. Потому старость и не в радость, что обратного хода никому не дает, и в старости прыщик – болезнь, ничего не зарастает, не (заживает, а только вновь и вновь образуется, хотя взять морщину, хотя – седину, м ревматизм тоже. Тем более, что за Груней и всегда-то водился грех – слабовата она была >на передние, не то, чтобы козинец, но и не совсем Правильными были у 1нее ноги, с изгибом в бабках. Ну, а где тонко, там и рвется.

И это не только к Груниным передним относилось, а и по всему устиновскому хозяйству – тонковато с конями в нем оказалось дело. Без запаса.

И ведь не сегодня почуяло сердце – плохи у Груни ноги, не сегодня в первый раз спросил он у себя: а сколько еще протянет в своей старательности древний Соловко? Сегодня-то он тянет, а завтра?

Будь все эти годы Устинов дома, а не на войне, он бы, конечно, обзавелся еще одним меринишкой, но оправдаться перед самим собой он тоже не мог: как вернулся весной с фронта, так и должен был насчет коней положение обдумать, а он не обдумал.

Купить коня завтра же, спешно и срочно, не так будет (просто: конское поголовье все эти годы тоже в армию призывали, рабочие кони были нынче в опросе, кроме того, мужики неохотно продают любое свое добро – деньгам ведь цены нет и не скоро предвидится.

Купить годовичка или двухлетка – это проще, но риск большой: заплатить тоже надо, прокормить – надо, обучить – надо, а тем временем Груня возьмет, да и выйдет из работы окончательно! И что тогда получится? Четыре коня на ограде, а работников из них только двое. И как бы еще не один оказался, если вдруг и Соловко в то же самое время впадет в инвалидность..»

...Так стало худо Устинову от этих мыслей, так рассердился он на себя дурака, что взял кнут и принялся охаживать им Груню. Не себя же все-таки было ему кнутом стегать, а отстегать за такое дело кого-то надо было.

Груня начала рваться, выдирать из прясла кол, тогда Устинов одной рукой взял ее под уздцы, а другой стал добавлять ей за этот кол.

Груня негромко, коротко ржала, кожа на ней ходила ходуном, белая верхняя губа задралась, показывая желтые, сильно стертые зубы – ей попало и за эти зубы тоже.

С крыльца Устинова окликнула Домна, жена:

– Никола? Чо это с тобой там?

Устинов ответил, не поворачиваясь: «Да, ничего, сейчас и приду!» И всыпал Груне за этот окрик. Потом бросил кнут на землю и подумал: «Ну, а теперь – что я буду делать? Чем заниматься?»

В избу идти, рассказывать Домне насчет Груниной левой передней Устинову никак не хотелось, он потоптался-потоптался по ограде и подался в... Комиссию.

Комиссия нынче заседала в избе Панкратовых – Кирилла и Зинаиды.

В кухне раскатывала лапшу Зинаида, увозилась вся, и руки – в муке и лицо – в муке и на голове – мука.

Устинов сказал «Здрастуй», а больше ничего не сказал и даже не взглянул, чтобы увидеть, как же Зинаида-то на него посмотрела? Вошел в горницу.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.