Я опасался, что он, младший представитель знаменитой семьи, окажется капризным, избалованным. Но я ошибся. Никита был очень дисциплинированным и работоспособным. И еще было в нем обостренное чувство правды. Уверен, что это взрослое чувство вырастает из той самой детской незащищенности души...

Никита никогда не снимался бездумно. Предлагал свои варианты, спорил со мной. Возможно, бывали даже случаи, когда он побеждал, хотя я этого не помню: такова уж наша режиссерская память. Потом я давал Никите Михалкову рекомендацию во ВГИК. Прочтя ее, Михаил Ильич Ромм сказал мне:

– Послушай, я думал, что это ты снял «Я шагаю по Москве», а, оказывается, все сделал Михалков. При чем же здесь ты?

Что ж, вероятно, я написал эту рекомендацию чуть-чуть более комплиментарно, чем следовало, но я действительно очень верил в Михалкова-режиссера. И вот почему.

В творчестве вообще и в актерском в частности всегда есть элемент тайны. Свою тайну актер доверяет режиссеру. Поэтому, если тот не поймет движения души актера и при всех кольнет его остротой в тот миг, когда исполнитель творит, а значит, совершенно открыт и беззащитен, он, режиссер, совершит поступок, находящийся в самом близком родстве с предательством.

Я сознательно провожу здесь аналогию с предательством, о котором рассказал Михалков, когда взрослый «публично» уничтожил детскую тайну. Потому что природа взаимоотношений в том и в другом случае схожа.

Так вот, в Никите Михалкове есть то, что вызывает доверие, есть уважение к чужой тайне, есть понимание беспредельности и бесценности внутреннего мира другого человека. В общении с такими людьми легко быть самим собой, потому что не опасаешься непонимания, скептицизма, насмешки...

Когда вышел фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих», мой 14-летний сын сказал, что лучше этого фильма он ничего не видел и никогда не увидит. О моих фильмах он, кстати, никогда так не отзывался... Мне немножко жаль, что я не могу оценить эту картину с той же категоричностью. Хотя мне тоже многое в ней понравилось. Во всем чувствуется твердая рука режиссера, его острый взгляд, энергия. Но самое привлекательное здесь – это явное ощущение того, что актеры снимались с удовольствием.

...Однажды, пытаясь рассказать о начале и финале этого фильма, я поймал себя на том, что, закрыв глаза, провел ладонью по лицу. Точно так же, как один из персонажей, когда отзвучало уже восторженное, вдохновенно-радостное: «Победа!» И когда весь мир сразу стал настоящим, цельным, не угрожающим, проникнутым любовью... В этом движении ладони по лицу была та нежная бережность, когда даже травинку с лица стараешься снять так, чтобы не смять, не повредить ее, чтобы даже этой малостью не нарушить всеобщего ощущения счастья.

Авторы фильма сумели очень точно передать это настроение. И в этом, по-моему, одно из самых больших достоинств картины.

– Победа! – срывающимся голосом кричит солдат. – Братство! Равенство! Мир!

Мгновения счастья. С них начинается лента. И ими заканчивается. Бегут, бегут к Егору Шилову его товарищи, чтобы обнять, чтобы засмеяться, чтобы заплакать...

В ткань реального действия естественно и органично вмонтированы кадры, в которых запечатлен образ счастья, кадры, в которых мы видим всех, кто боролся, дожил или не дожил он до победы. В нашем сознании эти бойцы будут жить вечно, потому что они бессмертны, потому что они вышли из живой воды революции...

Несчастные люди не могут создать такой образ счастья. Я убежден, что все создатели этого фильма были счастливыми. Были единомышленниками, которые, переступая порог студии, с восторгом и нежностью отдавали себя своим героям.

Недавно я спросил у Никиты Михалкова, есть ли у него какая-либо система работы с актером. А услышав ответ, подумал, что не очень-то погрешил против истины, когда давал ему рекомендацию во ВГИК.

– У меня нет достаточного опыта, чтобы четкими формулами определить свой метод, – сказал Никита. – И я не уверен, сумею ли в будущем отыскать эти формулы. Но есть одна заповедь, о которой лучшие режиссеры мира говорят неустанно и которая близка мне: режиссер должен бесконечно любить актера. Это не значит, что режиссер должен постоянно гладить актера по головке. Нет. Если такая любовь существует, ее нельзя уничтожить резкостью, которая порой может возникнуть в работе. Так же, как нельзя замаскировать равнодушие к актеру ласковыми словами. Если актер не будет получать наслаждения от работы, не будет чувствовать твоей признательности, он никогда не выполнит до конца то, чего ты от него добиваешься.

Актер... Как часто он компенсирует слабость драматургии, режиссуры. Ведь именно ему быть на экране. Поэтому актер достоин самого большого уважения, почтения и любви. Актер не пленку тратит. Себя...

Когда только что был написан сценарий «Свой среди чужих, чужой среди своих», Никиту Михалкова призвали в армию. Он служил на Камчатке. Сначала на берегу, потом матросом на тральщике. Выполняя задание командования, в составе группы из четырех человек совершил 117-дневный поход по Камчатке на собаках. Никиту ничего не стоит «завести», и он с удовольствием будет рассказывать о Тихом океане и вулканах, о камчатских травах и ягодах, о медведях и птицах...

И если Никита Михалков умеет смотреть в детство из своего сегодня, то на свою Камчатку он, как мне кажется, смотрит еще и из своего детства. И когда, рассказывая о своих друзьях-моряках, он говорит, что там, на Камчатке, во взаимоотношениях ощутима какая-то особая трепетность, мне это слово в его устах не кажется высокопарным. Эта трепетность – атрибут все того же беззащитного и бессмертного детства...

Однажды во время съемок фильма «Я шагаю по Москве» мы с Никитой ехали в метро. И он сказал мне:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.