От автора

Ясно представляю себе, как утром, вынув из почтового ящика номер «Советского спорта» и перелистав его, Авилов останавливается на заметке под заголовком «Легкая атлетика-72» и, отыскав там рубрику «Женщины, высота», скользит взглядом по ступенькам фамилий. 185 — Лазарева Антонина... 184 — Филатова Галина... 183 — Галка Тамара... и дальше, дальше вниз, и на седьмой строчке останавливается и перечитывает ее несколько раз: 180 — Авилова Валентина... 180 — Авилова Валентина... Вот она, его жена, мать его сына, того самого, который так и не дал ему уснуть этой ночью, с которым и сейчас нянчится за стеной «180 — Авилова Валентина».

Когда они познакомились. Валя носила фамилию Козырь и действительно была одним из козырей нашей сборной. Но вот уже второй год ее не видно в газетных отчетах. Ни под старой, ни под новой фамилией. Сын!..

Мы встретились с Николаем Авиловым в то время, когда Одесса все еще праздновала его победу. Стояли ясные осенние дни, и знаменитые платаны (почему-то не они, а заурядные каштаны воспеты в известной песенке о Косте-моряке) еще не потеряли своей листвы. Легко было представить, с какой радостью Авилов вернулся из душного Мюнхена к родным черноморским просторам, знакомым с самого раннего детства, как сразу собрался на Дальние Мельницы к отцу, как побывал и на Ближних, где проходило детство не только катаевского Павлика, но и Коли Авилова. Весь город радовался его успеху, только самому Авилову на это не было времени: в юридическом институте занятия уже были в разгаре, а на носу — дипломная работа. Да и Вале надо было помогать: за то время, что его не было дома, стало ей труднее заниматься хозяйством. Даже радоваться ей было теперь нелегко.

Вот в этот-то переломный момент в жизни Авилова и довелось мне с ним познакомиться. Я чуть не написал «встретиться», а потом подумал, что встречал его и до этого не раз на многих соревнованиях, видел его выступления еще на Олимпийских играх в Мехико и еще тогда отметил поразившее меня несоответствие высокого, такого несильного на вид молодого человека со знаменитыми десятиборцами ФРГ, сложенными все по одному образцу: могучие торсы метателей и легкие ноги бегунов — прямо современные кентавры.

В Авилове не было ничего от мощи метателя, а ведь в десятиборье этот раздел легкой атлетики представлен достаточно широко: три вида из четырех. Да и все десятиборье требует от атлетов огромной силы метателя, помноженной на выносливость бегуна. Как же Авилов побеждает, в чем его секрет? Как удалось ему нарушить американскую гегемонию, установившуюся еще с Олимпийских игр 1924 года? (Тогда Гарольд Осборн получил в Париже золотую медаль, и вслед за ним такого же успеха добивались Джеймс Бауш в Лос-Анджелесе, Гленн Морис в Берлине, Роберт Мэтиас в Лондоне и Хельсинки, Мильтон Кэмбелл в Мельбурне, Рафэр Джонсон в Риме и Билл Тумэй в Мехико).

Когда Коля Авилов, веселый, длинноногий мальчишка с Молдаванки, решил стать спортсменом, он выбрал для себя баскетбол и слова такого — «десятиборье» даже не знал. Он любил прыгать,

ему нравилось взлетать над землей с мячом в руках, и в основе этого желания, как скоро понял его тренер Владимир Яковлевич Кацман, лежало веселое желание испытать свои силы. Для него даже тренировка была интересна лишь тогда, когда ее пронизывал дух борьбы, соперничества. Вот почему Коля Авилов разминок до сих лор не любит, и тут уж с ним ничего нельзя поделать. Но тренер сумел прекрасно использовать задиристый характер способного подростка. Наблюдая его высокие прыжки во время баскетбольных матчей, он решил проверить возможности мальчика в прыжках в высоту. И когда проба оказалась удачной — в 16 лет Авилов смог преодолеть 190 сантиметров, — Владимир Яковлевич уговорил его попробовать свои силы в многоборье...

В 1964 году эстонский десятиборец Рэйн Аун на Олимпийских играх в Токио завоевал серебряную медаль, но Коля о существовании Ауна даже и не подозревал, он знал лишь Валерия Брумеля. Зачем же ему, Коле Авилову, размениваться на какое-то многоборье, когда разумнее все силы использовать для успеха в прыжках в высоту? И все же вопреки логике Коля Авилов выступил в юношеском четырехборье на чемпионате ВЦСПС и показал лучший результат в прыжках в длину —

6 метров 86 сантиметров да и 110 метров с барьерами пробежал прилично. Авилов был немало удивлен: как же так, бег не его стихия, а он бегает, оказывается, быстро? И диск метает неплохо.

Авилову еще многое предстояло узнать, многое пересмотреть, прежде чем он понял, в чем радость декатлона, как называли десятиборье древние греки. Представьте себе пьесу, в которой десять действующих лиц, и актера, который один исполняет все эти роли. Разве это не увлекательно? И мальчик, родившийся в Одессе, в городе романтических преувеличений, конечно, заинтересовался такой возможностью. Ведь десятиборье — это тоже преувеличение. И если поражение в нем в десять раз обиднее, чем в каком-нибудь одном виде легкой атлетики, то и победа в десять раз радостнее. Но очень скоро Авилов убедился, что в десятиборье в полной мере испытываешь лишь одно: усталость. Ну зачем ему толкать ядро, если его спина от природы не обладает для этого достаточной силой? Зачем ему бегать 400 метров, если на финише он чуть ли не теряет сознание? В 18 лет он стал участником первенства Европы среди юниоров; и снова ничего, кроме огорчения, не принес ему декатлон; Авилову не удалось выполнить поставленной задачи — набрать

7 тысяч очков. И что же? Молодой десятиборец не только не бросил декатлона, но решил, не откладывая, испытать свои силы вместе с мужчинами, хотя еще год мог выступать в юношеском разряде.

Цепь непрерывных усилий. Поиски той неуловимой равнодействующей, которая позволила бы, не снижая результатов в прыжках, повысить эффективность в метании диска и копья. И все время — стремление найти ответ на один решающий вопрос: где при всем этом взять силы для заключительного бега на полтора километра? Три года Авилов занимался десятиборьем, и каждый раз оно ставило перед ним все новые препоны. К тому же в этом виде спорта не существует незыблемых оценок — они непрерывно меняются, и если первая таблица декатлона, разработанная еще в 1912 году перед Олимпийскими играми в Стокгольме, давала десятиборцу, пробежавшему 100 метров за 10,8 секунды, максимальное количество

очков, то пятая, последняя таблица, введенная в 1964 году перед Токийской олимпиадой, требовала для такой высокой оценки невиданной скорости — 9,6 секунды. Но это же задача невыполнимая: ведь тогда даже сильнейшие спринтеры мира еще никогда не показывали времени лучше, чем 10.00. Как же можно ждать от десятиборца такой скорости? Но, разобравшись в этой фантастической ситуации, молодой десятиборец увидел, что новые мировые рекорды лежат в основе всей ныне действующей таблицы. Высший предел в прыжках в длину — 8 метров 96 сантиметров (это при том, что Бимон только через четыре года в Мексике установил фантастический рекорд, пролетев 8 метров 90 сантиметров). Высший предел в метании копья — 101 метр 3 сантиметра, а ведь в 1964 году, когда была введена эта последняя таблица, еще ни одному метателю в мире не удавалось совершить бросок на 90 метров...

В течение двух дней ты стремишься к победе, забыв о безжалостных цифрах, но невозмутимые судьи переводят показанные тобой результаты в абстрактные очки. Все очень просто: вычитание и сложение — вот как выглядит десятиборье со стороны. Для того, чтобы в нем разобраться, каждому зрителю надо вместе с билетом на стадион вручать еще и оценочную таблицу. А что же делать самим десятиборцам? Им ведь тоже надо все время считать. Да еще как! Таблица им нужна, как беговые туфли, как шест для прыжка. Разве можно запомнить, что за прыжок на 2 метра 7 сантиметров тебе полагается 917 очков, а за 14,5 секунды, показанные в барьерном беге, — 903 очка?..

Не сразу понял Авилов, что в искусство десятиборца входит еще и способность забывать о всех этих расчетах, просто прыгать, просто бегать. И, наверное, только потому, что ему удалось забыть об этом на Олимпийских играх в Мехико, и смог он занять там четвертое место.

Это был совсем неплохой результат для новичка, но когда Авилов взял в руки протоколы, то увидел, что всего в трех номерах удалось ему обогнать Тумэя — в прыжках в высоту, в барьерном беге и в метании диска. Только в трех из десяти. Даже в прыжках в длин/ он проиграл американцу 23 сантиметра, что равнялось 45 очкам. И тогда стало ясно, как мало у него было шансов на успех.

Вернувшись из Мехико, Авилов утешал себя лишь одним, что в будущем году сможет взять реванш у Билла Тумэя на матче СССР — США, и готовился к этой встрече, не жалея сил. Но на одной из тренировок получил травму и выступить на матче не смог. А десятиборье готовило ему новые испытания. На чемпионате Европы 1969 года в Афинах Авилов проиграл своему ровеснику, десятиборцу из ГДР Йохиму Кирсту, который в Мехико занял пятое место, и на первенстве страны он не смог довести борьбы до конца. Сколько же может продолжаться полоса неудач?

Авилов решил в 1970 году доказать всем и прежде всего самому себе, что эта полоса преодолена, или бросить этот дьявольский декатлон. Но хоть ему и удалось выиграть Кубок СССР, однако его результат — 7769 очков — говорил скорее о неудаче, чем об успехе. А на матче СССР — ГДР снова в борьбе с Кирстом уже почти на самом финише Авилов схватил в прыжках с шестом ноль и сошел.

Они почти ровесники — Николай Авилов и Йохим Кирст, и оба десятиборца одного профиля — прыжкового. Кирст тоже начинал как прыгун в высоту, но сумел подтянуть и ядро, и на 400 метров у него сил хватало.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.