Потом, на память людям дорожники поставили на обочине указатель — «д. Красуха». Говорили:

— Была деревня, потому и знак нужен. Может, кто-то вернется.

Из дали лет порой всплывают такие щемящие воспоминания, что прошлое начинает властно звать тебя к себе. То заветной калиткой, то старым кленом...

Нет, прошлое не уходит, мы носим его в себе, ибо мы созданы им.

Я тоже ходил в свое былое. И к калитке, и к клену, и к старому окопу. Видел, как ходят другие, знаю, что чувствуют при этом.

...Человек стоит у блиндажа с провисшим накатом. Из земли торчат трухлявые бревна. В траве — сплющенный котелок. На мотке ржавой колючки сверкают тяжелые капли росы. Сверкают и падают.

Неподалеку обелиск со звездочкой, два креста... А за ними у опушки мерно рокочет трактор со сцепкой сеялок.

Но человека влечет не только то, что пережито им самим. Еще и то, что выстрадали другие. Отцы, деды, пращуры. Их мы тоже носим в себе. ...Однажды на встречу с прошлым отправилась из Ленинграда студентка Репинского института, будущий скульптор Антонина Усаченко. Пошла потому, что прочитала в «Комсомольской правде» мой очерк «Была на земле Красуха»... Она читала его и тоже думала: почему страшные трагедии борьбы против фашизма ассоциируются с Лидице, Ковентри, Орадуром! Почему нет в скорбном и мужественном этом ряду имени русской деревни! Той же Красухи! Разве не мы оплатили победу самыми большими жертвами!.. Мы.

То, что произошло в Красухе, — трагедия не сотен, а тысяч деревень. Но горе, какое нес по всему свету фашизм, здесь чудовищно спрессовалось на крохотном клочке земли.

Когда началась война, красухинские мужики ушли на фронт. Ушли, как уходили все. Когда нашествие захлестнуло псковские края, те, кто не попал в армию, стали партизанами. Так тоже было везде.

Сенька Жаворонок, хлопчик лет девяти, сидел в стылой избе и смотрел за окно на проталины, на голые яблони и все ждал: может, сегодня опять пойдет снег. Сенька уже не думал ни о матери, которая останется одна, ни о том, что его, наверное, убьют, ни о том, что хочется есть.

— Снег, скорей бы только снег!

...Он собрался мстить за отца еще в тот день, когда почтальонша достала из сумки конверт, разорвала край и, побелев, уронила письмо на пол. Она плакала вместе с матерью и хрипло повторяла: «Убитый он... Еще летом убитый».

Сенька знал, что на войне убивают. Но разве могли... тятьку!! Как же так! Ждал, при каждом стуке калитки кидался к двери! А теперь в груди что-то провалилось, опустело.

В сарае Сенька напрятал сухарей, за лучшую голубку и двух турманов выменял у соседских ребят складной ножик и прибился к отступающим бойцам. Он шел с ними до самого леса. Дальше его не пустили: мал. Сенька кинул в повозку солдат свою полотняную — книжки раньше носил — сумку с сухарями и завернул домой. Хотел бросить солдатам и нож, но подержал в руке и спрятал за пазуху.

По большой дороге со стороны Порхова, грохоча гусеницами, к Красухе уже ползли приземистые закопченные танки с крестами. Скатились к околице и расползлись по деревне. Будто по команде, скрежет прекратился, и все стихло.

Когда Сенька пробрался огородами домой, чужие солдаты уже тащили по улицам визгливых поросят, били из автоматов кур. Мать стояла на крыльце и выкладывала из фартука яички в каску длинного очкастого солдата.

— Нету больше, — сказала мать и в знак того, что действительно яиц больше нет, словно от пыли, отряхнула ладони.

Очкастый вежливо улыбнулся, подошел к Сеньке, погладил его вихры и повернулся к матери. Медленно подбирая слова, сказал:

— Еще давайт пять.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.