Пока в ней жить моя способна лира.

То, что для Данте — Беатриче, для Некрасова — образ матери. Любовь живого к умершему. Любовь живого к живому. Любовь — из стихотворения в стихотворение. Из поэмы в поэму. Так уж образ этот запечатлелся в душе поэта с самого детства.

Образ матери у Некрасова может сравниться еще лишь с одним — с образом Волги. Но и Волга, несмотря на свое могущество, так же по-матерински жертвенна и спокойна. Волга — тоже мать у Некрасова. Только мать, если бы она вечно жила. Любовь Некрасова — в сострадании, не зря он говорит: «Но я всю жизнь за женщину страдаю».

Многие известные исследователи жизни и творчества Некрасова почему-то не коснулись этого вопроса. Вопроса той личной поэтической тайны любви, которая делает из человека поэта...

Уязвленный печальной, великой любовью, Некрасов сделал свою мать музой ради Волги, ради России. Ради жизни сущей...

***

Так сквозь многолетний «хрестоматийный глянец» открывается мне тот, прежний Некрасов, услышанный мной в детстве, так прежней далью проверяю свое тайное вдохновение. Так в напряженном пространстве стихотворения отыскивается утерянное, первое впечатление, первая тайна удивления. Ведь лирическая поэзия всегда рождает некую тайну взаимопонимания поэта и читателя.

Поэзия — всегда личное богатство каждого из нас. У каждого — свой Некрасов. Великая поэзия, войдя в душу, становится неотъемлемой частью ее. Так создается общность со всей нацией, со всем миром...

Некрасов — одна из нитей, незримо связывающих нас в единый национальный характер.

Мой Некрасов сегодняшних дней — Некрасов былины. Теперь для меня многие его стихи, такие, как «Горе старого Наума», «Размышления у парадного подъезда» и даже «Тройка», суть былинные. Некрасов еще и потому великий русский поэт, что остался верен особому национальному чувствованию поэтической формы и сути — думе. Именно думе.

Не говори им с молодости ранней:

Есть времена, есть целые века,

В которые нет ничего желанней,

Прекраснее — тернового венка...

Это не размышления. Это не голая чувственность. Это — глубокое, душевное чувствование мысли. Это поэт думает о своем назначении. Такой стих, хотя порой и рождает афоризмы, чужд афористичности. Такой стих придумать заранее нельзя. Он как бы надумывается сам собой.

Именно этой поэтической мерой всего сущего меня всегда привлекал Некрасов. Для стиха, где страждущая душа думает, обязательно нужен — пусть и незримый — собеседник. Со своим сочувствием. Со своей чуткой готовностью пожалеть о беде, особенно стихийной в народе. В таких стихах как бы сама собой изливается живая душа. Изливается, чтобы забыться,— высказанную печаль легче забыть.

Такой стих требует от поэта искусства воплощаемого в рассказ духовного движения. Одухотворенности. Простоты. И доверчивости. И, может быть, доверчивости больше всего.

Не оправданий я ищу,

Я только суд твой отвергаю.

Я жить в позоре не хочу,

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.