Не случайно первые рассказы Светозара Барченко появлялись в «Уральском следопыте»: молодой писатель разрабатывает сложнейшую тему современного искусства — взаимоотношение человека с природой, раскрытие человеческого характера. Такой подход к теме позволил автору книги «Трасса на Луне» и многих рассказов, опубликованных в «Смене» и «Огоньке», решать в самом начале творческого пути острые духовно нравственные проблемы.

На ночлег они устраивались основательно, словно рассчитывали прожить здесь по крайней мере неделю: выбирали место посуше и поровнее, но не слишком далеко от воды, рубили мягкий пихтовый лапник, маленькие колья для растяжек, а большие — под палатку и тент — были заготовлены еще на первой стоянке, и они возили их с собой в лодке.

И пока они оборудовали лагерь, пока вытаскивали из лодки спальные мешки, собирали сушняк, разводили костер и подвешивали над огнем чайник, сын обычно уходил на ближайший перекат — ловить хариусов. Когда же он возвращался, неся тяжелый кукан — рыбы было много, брала она хорошо, — Сергей поворачивался к жене и нарочито громко говорил:

— Ты только погляди, Оль, какой у нас парень вымахал! Рыбак! Добытчик! А ты предлагала оставить его дома с бабушкой. Что бы мы здесь без него делали?

Жена скептически усмехалась, слушая Сергея, но едва лишь сын приближался к костру, хмурилась, подозрительно оглядывала его одежду и тревожно спрашивала:

— Опять весь мокрый?

Сын оставлял рыбу на берегу, покорно брел к палатке. Потом он снова возвращался к костру — уже в теплом лыжном костюме, в свитере и кедах, — усаживался в сторонке, пристраивая сапоги подошвами к огню, а Сергей, разделывая у воды хариусов, посматривал на него, думая, что сын все же держится молодцом: не капризничает, не хнычет. Ну, а что он больше помалкивает, значит, такой уж у него характер, и, быть может, это даже к лучшему.

По скользким голышам бегали хлопотливые трясогузки, иногда с пронзительными криками пролетали над водой острокрылые птахи, Сергей не успевал их рассмотреть, а сын всякий раз чутко вскидывался и, вытягивая шею, спрашивал:

— Папа, что это?

— Кулики, наверное, — не оборачиваясь, отвечал Сергей.

— Да нет, не это. А вот так, вроде далеко поезд идет. Разве ты не слышишь?

Сергей напряженно прислушивался, пытаясь что-нибудь уловить сквозь назойливое комариное пение над ухом, удивленно смотрел на сына, однако, вспомнив, как сам же и говорил ему, что грохот порога издали напоминает шум идущего поезда, понимающе кивал.

— Ну, знаешь ли, старина! — Он подходил к сыну, ласково трепал за плечо, обнимая, прижимал его голову к жесткому брезенту своей куртки. — Ну, знаешь ли! Это ты лихо! До шестого порога нам еще тянуть и тянуть. Ты напрасно беспокоишься. Все равно его отсюда не слышно. Пойдем-ка мы лучше с тобой поспим...

В палатке они раздевались, сталкиваясь локтями и мешая друг другу, вздрагивали от прикосновения к волглой ткани, а Ольга терпеливо ждала, покуда они успокоятся. Она укрывала их куртками, сначала сына — он спал в середине, — потом дотягивалась к Сергею, шутливо приговаривала, что оба они как маленькие и без ее неустанных забот давно бы пропали, и, укрыв их наконец, начинала укладываться сама. И как только она затихала, сын теснее придвигался к нему и затаивался. Но Сергей знал, что тот не спит, а, не моргая, до рези в глазах всматривается в сумрак, вслушивается в неясные шорохи за ненадежной стенкой палатки, в хлюпающие всплески на реке, и при каждом таком звуке у него замирает сердце от подкатывающей к груди сладкой и восторженной жути.

Ощущение это было хорошо знакомо Сергею. Точно так же воспринимал окружающую темную пустоту когда-то и он сам, впервые очутившись в здешних безлюдных краях. Правде, было ему в те времена лет на восемь больше, чем сыну его сейчас…

Студент-практикант, числился он тогда техником в геологической партии и занимался, как писалось в отчетах, «попутными поисками», а на самом же деле охотился, рыбачил да перетаскивал немудреное снаряжение... Никаких месторождений они не открыли и без особых трудностей выбрались в верховья этой реки.

В маленькую деревушку Усть-Шунью сплывали на плотах. Плот Сергея перевернулся на первом же пороге. Два ящика образцов и радиометр оказались на дне. Ящики выловили сразу, а за радиометром им пришлось долго нырять в жгучую осеннюю воду поочередно со старшим коллектором, обвязавшись веревкой, однако прибор так и не нашли. Должно быть, его затащило под камни...

В нынешней поездке самым неожиданным для них было, пожалуй, то, что в Усть-Шунье, где они договаривались с инспектором рыбнадзора о лодке и тот после разговора предложил остановиться на ночлег в его избе, Сергея вдруг узнали.

— А ведь я тебя помню, — сказала ему жена инспектора, когда, расположившись в просторной комнате с недавно крашенными полами, они сидели за столом и пили теплое парное молоко. — Тебя, никак, Сергеем кличут? А? Это же ты у нас, поди, на сеновале-то с экспедицией гостевал? Ай, может, обозналась?..

Недоумевая, Сергей взглянул на жену инспектора, и внезапно а глазах, в изгибе бровей и губ, в наметившихся редких морщинках у рта и висков — во всем полнеющем и грубоватом лице ее проступило что-то очень знакомое. Он тоже вдруг узнал эту женщину и, запинаясь от радостного волнения, не совсем уверенно проговорил:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.