Сомнений не было. Выбирая писателя, чье творчество — гимн героизму советского человека, мы единогласно сказали: Борис Полевой. Да и в самом деле, не говоря уж о поистине легендарной «Повести о настоящем человеке», выдержавшей сотни изданий на разных языках мира, перу Бориса Полевого принадлежат такие книги, как «Мы — советские люди», «Золото», «Доктор Вера», «На диком бреге...», каждая из которых неизменно обращена к подвигу, к героике.

«Повесть о настоящем человеке», вошедшая в сокровищницу советской литературы, стала поистине легендарной: на выставке книги я видел ее, пробитую пулей, — она принадлежала молодому вьетнамскому партизану, который погиб героем; я видел рассказы «Мы — советские люди», переписанные от руки, — книга помогала молодым бойцам Вьетнама в дни их исторической битвы у Дьен Бьен Фу. «Повесть о настоящем человеке» и ее герой — Алексей Маресьев, как бы выйдя из-под авторского контроля, самостоятельно шагают по миру, увлекая за собой людей. Так поднимает бойцов в атаку бесстрашный командир.

Созваниваясь с Борисом Николаевичем Полевым о встрече и о теме нашего разговора, мы сошлись на том, что и «Смене» и Полевому было бы интересно проследить, как и куда тянется нить героического из прошлого в сегодняшнее и завтрашнее. Что общего и какая разница в природе самого героизма и в прозе разных лет, посвященной героизму советских людей.

И я попросил Бориса Николаевича проанализировать моральные основы советского героизма.

— Ну, что же, это, как мне кажется, нетрудно сделать, ибо мы, советские люди, живем в социалистической атмосфере, в стране, которая с первых же дней своего существования и на всех этапах своей истории просто-таки перенасыщена примерами человеческого героизма, мужества, самоотверженности. Народ-герой — это не лозунг, не заголовок передовой. Это оценка нашей с вами действительности.

«Отдай живот свой за друга своя» — это ведь всегда было светлой мечтой человечества. Мысль эта родилась и была записана еще при рабовладельческом строе. Потом был феодализм. Его сменил капитализм. Однако фраза эта, которую знает половина человечества, так и оставалась фразой. Прометей и Данко существовали лишь в идеале. И только сейчас вот, спустя две тысячи лет, в условиях социализма, это перестало быть красивой мечтой и нашло и все время находит жизненное воплощение.

Основа героизма нашего народа в социалистическом строе, в нашем советском бытии.

— Года два назад, Борис Николаевич, в «Смене» было напечатано интервью с летчиком-испытателем, Героем Советского Союза Владимиром Ильюшиным. И вот какую любопытную мысль о подражании герою он высказал: «Подражание — это как крюк для альпиниста: забил — подтянулся, новый крюк на полметра выше... Меня сначала «поднимал», наверное, Мальчиш-Кибальчиш, потом Корчагин. Менялся сам, менялись герои, которым хотелось подражать. Мудрецы советуют: обменивайте надежды на знания. Так надежнее. Всегда наступает момент, когда надо уже не подражать, а смотреть, что же получилось на самом деле. Главное — хоть потихоньку, но двигаться вперед. Остановка — то самое мгновение, что подарило бы Фауста черту».

— Мой друг Володя Ильюшин, которого я знаю немало лет, жизнь которого — чудесный материал именно для героического повествования, он не только удивительный летчик-испытатель, но в какой-то степени уже и писатель, автор психологических новелл из жизни своих крылатых собратьев, употребил красивый, но, как мне кажется, не вполне точный образ. Альпинист, карабкающийся по скалам от крюка к крюку, карабкается в одиночку. Нарастание советского героизма, думается мне, лучше представляется эстафетой, в которой жезлом, переходящим от бегуна к бегуну, является народный подвиг. Известно, что Павку Корчагина, как, вероятно, и самого Николая Островского, на подвиг вдохновил Овод из книги Войнич. Книга Островского, в свою очередь, вдохновляла молодогвардейцев. Ну, а подвиг молодогвардейцев продолжает вдохновлять уже миллионы молодых людей сегодняшнего дня. Эстафета подвига в странах социализма движется как бы по нарастающей, становится все более массовой. В данном случае она началась с одинокого бегуна — Артура. Его жезл подхватили сотни комсомольцев времен гражданской войны, а в дни войны Отечественной этот жезл несли уже миллионы советских юношей и девушек. Среди них и молодогвардейцы, и московская школьница Зоя, и Виктор Талалихин, и Александр Матросов, и Алексей Маресьев. Проходят годы, десятилетия, меняются маршруты и цели этой эстафеты, а она идет и идет, и в дни войны и в дни мира, и жезл уже перешел из рук героических дедов героическим внукам.

— Несколько лет назад мне вместе с историком Виктором Шмитковым посчастливилось готовить к печати книгу неизвестных ранее писем Николая Островского к своему другу Петру Новикову. Письма эти, когда я впервые прочел их, потрясли меня. Николай Островский, как бы стряхнув с себя хрестоматийный глянец, предстал передо мной совсем по-иному: еще ярче, а главное, еще достоверней и человечней, чем прежде. После этого я составлял двухтомник «Письма из Сибири», куда входили письма соратников Ленина, будущих героев революции и Октября, из сибирской ссылки. Сколько мужества, истинного героизма! Когда я готовил эти книги, не раз думал: какое поистине гигантское духовное, героическое наследие, какие высокие эталоны невыдуманного мужества остаются втуне благодаря нашей, простите, этической бесхозяйственности! Кто, к примеру, из нынешних школьников читал потрясающие письма Чернышевского к сыну, Экзюпери — к матери, Шаумяна — родным? Помню, с каким восторгом читались письма Кирова к жене, напечатанные в «Юности», или письма героя наших дней Володи Корнилова — архитектора и мечтателя.

Мне кажется, воспитывая героизм, думая об этом всерьез, мы должны использовать багаж предыдущих поколений — нравственный, духовный, этический.

Что вы можете сказать, Борис Николаевич, о рачительном, о хозяйском, если хотите, отношении к героическому наследию нашей страны?

— Вы правы, конечно. Подвиги наших дедов, отцов, подвиги людей моего поколения и поколения моих детей — это наше национальное достояние. Когда вы задали этот вопрос, мне вспомнился поучительный урок, который в разгаре войны я, тогда военный корреспондент «Правды», получил в своей редакции. Было это в феврале 1942 года. Мне посчастливилось стать свидетелем подвига великолукского крестьянина Матвея Кузьмина, повторившего в новых условиях то, что сделал когда-то славный костромич Иван Сусанин. По горячим следам я написал об этом заметку в «Правду» и своевременно передал ее. Она вышла вместе с сообщением Советского Информбюро об этом подвиге, а это считалось у нас, корреспондентов, шиком. В первый же мой приезд в Москву меня вызвал в себе редактор «Правды». Вижу, на столе у него лежит номер газеты с моей заметкой о Матвее Кузьмине. Увидел и взыграл духом: ну, будут хвалить. А вышло наоборот.

— Это интересный материал, — сказал мне редактор. — Но разве ТАК вы могли и ДОЛЖНЫ были об этом написать?! — И обобщил: — Я и вам и всем военным корреспондентам советую: записывайте, подробнейшим образом записывайте все выдающиеся подвиги, свидетелями которых вы становитесь. Записывайте не только сам факт, но адреса, даты. Это ваш долг. Это, если хотите, ваша партийная обязанность. Как важно, чтобы в суматохе этой нечеловечески трудной войны ничего бы не затерялось, чтобы не только мы сейчас, но дети, внуки наши знали, как советские люди защищали социализм.

Это был добрый совет. С тех пор я веду записи, и из них, из этих записей, потом и родились такие мои книги, как «Золото», «Повесть о настоящем человеке», «Доктор Вера», «Мы — советские люди».

Маленький личный пример. Но он, как мне кажется, показывает, что вы правы в своем обобщении, что нет лучшего средства коммунистического воспитания, чем неустанный показ боевых и трудовых подвигов, героев прошлого, настоящего и будущего. Да, и будущего! Ибо каждый день наш рождает новых героев, совершающих новые и новые подвиги во славу Родины, во имя коммунизма. Все это нужно беречь, а главное, умело, неустанно популяризировать.

— Чаще всего, приходя в литературу, молодой писатель пишет о себе, о своем детстве. Наверное, поэтому первые книги автобиографичны, и вот в последние годы появилось немало книг о военном детстве. Можно сказать, появился целый раздел такой литературы, обусловленной жизненным знанием автора. Но есть много произведений, посвященных самой войне, и эти вещи тоже принадлежат молодым. Как правило, повести и рассказы о самой войне авторов, знающих о ней только теоретически, значительно слабее, они, как правило, вторичны. Как вы считаете, целесообразно ли людям невоевавшим писать о войне? Или это лишь привилегия бывших солдат, писателей — участников войны? И если это так, как быть тогда с классическим примером филологических факультетов: Лев Толстой написал «Войну и мир» спустя, полвека после победы над Наполеоном?

— Если говорить о Льве Толстом, то до того, как взяться за «Войну и мир», он, как известно, написал «Детство», «Отрочество», «Юность» — великолепные книги. И «Севастопольские рассказы» и «Казаки» написал по своим непосредственным наблюдениям за войнами его времени. Да и жизнь тогда двигалась медленно и мало менялась, и, скажем, действия русской артиллерии на севастопольских редутах мало отличались от действия артиллерии на флешах Бородина. Поэтому Толстой легко представлял себе и ход наполеоновской войны, а главное, он был участником Севастопольской обороны, видел своими глазами кавказские войны. И, несомненно, в описаниях сражений с Наполеоном он опирался на свои наблюдения времен севастопольской обороны.

Разумеется, нельзя считать военную тему привилегией лишь бывалых солдат. Среди тысяч советских писателей у нас еще нет ни одного Льва Толстого. Человек такого ума и таланта, может быть, сейчас ходит в детский сад или качается в люльке. Не написана еще никем и советская «Война и мир». Но коллективно, общими силами из мозаики многих произведений советской литературы уже составился выразительный портрет Великой Отечественной войны, и несколько ярких кусочков смальты в этот мозаический портрет положила и наша писательская молодежь. Но все же я бы советовал молодым писателям, если их привлекает военная тема, писать о сегодняшней армии, о той, которую они видели, знают, в какой они служили или служат, — это ведь тоже интересная и очень нужная тема.

— Я спросил вас о «Войне и мире». А что можно сказать о природе героизма в Отечественную войну 1812 года и в Великую Отечественную войну 1941 — 1945 годов? Классовое ли понятие «героизм»?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.