Лилия

Наступили морозы. Лед сковал землю. В декабре Яниса вместе с другими пленными усадили в грузовик и повезли в сторону Даугавпилсского шоссе. Красноармейцы были в пилотках и в рваной летней форме. Они жались друг к другу, пытаясь согреться, но ледяной ветер с Даугавы пронизывал до костей даже конвоиров-шуцманов, одетых в добротные полушубки и валенки.

Возле железнодорожной станции грузовик остановился.

Военнопленных построили в шеренгу. Дородный мужчина в штатском сказал по-латышски:

— Здесь вы будете сами строить для себя лагерь. Кто откажется работать, получит пулю!

Янис огляделся. Посреди поля виднелись лишь несколько полуразвалившихся сараев... Ночь провели на снегу. Никто не спал, боясь замерзнуть. На рассвете военнопленным велели спуститься к Даугаве и вытаскивать баграми из воды бревна. Намокшая одежда заледенела.

Через день зону, где находились военнопленные, загородили колючей проволокой. В других зонах поселили заключенных, пригнанных из Риги и даже из других стран. Там были латыши, поляки, евреи. Вагоны с их вещами разгружали недалеко от лагеря. Чемоданы, баулы и узлы складывали штабелем. Груда награбленного добра быстро росла. По субботам из Риги на машинах приезжали немецкие офицеры с нарядными дамами и рылись в чужих вещах. Женщины жадно напяливали на пальцы золотые кольца и прицепляли к ушам серьги. Их смех доносился до зоны.

Военнопленных набралось уже несколько тысяч. Они жили под открытым небом. Им негде было укрыться от ледяного ветра. Когда они возвращались с берега Даугавы в лагерь, их одежда звенела, как железная. В сумерки военнопленные котелками и мисками пытались вырыть норы в мерзлой земле, чтобы как-нибудь спастись от холода. Вскоре все поле было изрыто этими звериными норами, которые на ночь прикрывались ветками или тряпьем.

Красноармейцев почти не кормили, и, чтобы не умереть от голода, они обгрызли кору со всех деревьев в лагере примерно на высоту человеческого роста.

По утрам по-прежнему работали на берегу Даугавы. Охрана заставляла лезть в покрытую ледяной коркой воду. Извлеченные из реки бревна тащили к пилораме. Если кто-нибудь падал, его тут же расстреливали.

Командовал всем строительством средних лет немец с интеллигентным, задумчивым лицом. Говорили, что под его руководством возводятся все военные объекты немцев в Риге. Он никогда не повышал голоса, никогда сам не расстреливал заключенных, но строго наказывал охранников, если работа подвигалась слишком медленно, и тогда гремели выстрелы, и палки чаще опускались на спины и на головы военнопленных.

Как-то раз, возвращаясь с работы, Янис увидел возле вещевого склада группу офицеров и женщин, которые, как обычно, по субботам прикатили из Риги. Одна из женщин, достав из чемодана золотую безделушку, что-то сказала своему спутнику-гестаповцу.

— Какая прелесть! — расслышал Янис и тотчас же с ужасом понял, что сходит с ума. Ему показалось, что до него донесся голос матери. Вот так многими здесь овладевало безумие. Янис воспаленными глазами впился в женщину, но та отвернулась, а колонна прошла мимо.

В эту ночь он твердо решил бежать. Он знал, что побег отсюда невозможен, но лучше было погибнуть от пули, чем сделаться умалишенным и умереть жалкой и недостойной смертью, подобно животному.

У него даже был готов план побега. Он понимал, что план неисполним, но думал о нем днем и ночью. Это помогало переносить удары надсмотрщиков и жизнь в ледяных ямах под снегом.

Еще в первые дни работы в голову ему пришло, что если бы он умел дышать под водой, как рыба, или же задерживать дыхание на пять — семь минут, то смог бы поднырнуть под кромку льда, набрать воздуху на середине Даугавы, где медленно плыли, сталкиваясь и треща, крупные льдины, и добраться до противоположного берега, там за высокой грудой торосов курился белый пар, и, значит, тоже имелось пространство чистой воды. Но задержать так надолго дыхание мог только лучший в мире ныряльщик, а не истощенный военнопленный, поэтому об осуществлении подобного плана глупо было даже мечтать. Но Янис мечтал, а теперь приготовился этот план осуществить. Он внушил себе, что все-таки один шанс из тысячи у него есть. Ведь недаром же он привык с детства плавать в холодной морской воде! Во всяком случае, покорно ожидать безумия и смерти он не желал!

...Утро было солнечное, морозное. Лед на Даугаве сверкал. Пленные, как всегда, рассыпались цепью и принялись совать багры в дымящуюся воду.

Янис встал так, чтобы белый пар на другом берегу оказался ниже по течению. Он, конечно, понимал, что вряд ли в самом деле доберется туда. Скорее всего он утонет, если его еще раньше не пристрелят охранники. Но если уж совершать попытку к побегу, то нужно все делать так, чтобы этот побег удался!

Оглядев в последний раз белое поле, голубое небо и далекую полоску неба, Янис притворился, что поскользнулся, и нырнул в черную реку. Возле кромки льда он на мгновение высунул голову, набрал в грудь побольше воздуха и, мысленно попрощавшись с жизнью, ушел вглубь. Течение помогало ему. Достичь противоположного берега было нетрудно, только вот если бы он мог перевести дыхание! Но сверкающая крыша не давала высунуть голову. Янис почувствовал, что задыхается. Дикая, ни с чем не сравнимая жажда жизни охватила его. Он рванулся вперед, лед кончился, и в грудь хлынул воздух!..

Теперь Янис находился примерно на середине Даугавы. Охранники открыли огонь из автоматов. Они не видели его и не целились, а, вероятно, просто развлекались: вряд ли им могло прийти в голову, что затянутый под лед военнопленный еще жив.

Несколько секунд Янис дышал, ничего не соображая, затем снова нырнул и поплыл под водой к пустынному берегу, твердо решив во что бы то ни стало спастись, раз уж ему так необыкновенно повезло!