В следующий раз он проснулся ночью, но в доме почему-то никого не было. На табуретке он увидел тарелку, накрытую салфеткой. Под салфеткой оказалась белая куриная нога, залитая соусом, и рисовая каша, обильно приправленная сливочным маслом. Янис дотянулся до куриной ноги и с аппетитом съел ее вместе с рисовой кашей и с хлебом. После этого он откинулся на подушку и стал размышлять.
Сначала все его мысли были радостными. Он благодарил судьбу за то, что ему удалось чудом убежать из лагеря и спастись от смерти. Но затем в голову полезли мысли, от которых ему стало беспокойно.
Он взглянул на тарелку, где недавно была куриная нога и рисовая каша со сливочным маслом, и вспомнил рассказы заключенных, прибывавших в концлагерь из Риги. По их словам, в городе магазины были закрыты, жители по ночам выкапывали из-под снега мерзлую картошку, на заводах и в мастерских рабочих кормили брюквенной похлебкой, а хорошо питались только фашистские прислужники — шуцманы, агенты гестапо и те, которые работали в немецких учреждениях. Для них открыты специальные столовые, где кормят по особым спискам. Конечно, сами немцы тоже жрут досыта. Они развлекаются в ресторанах, получают обильные пайки да еще грабят все, что плохо лежит.....
Откуда же в доме у матери появились сливочное масло, курица и рисовая наша? Это было совершенно непонятно и неправдоподобно.
Янис нахмурился. В этот момент скрипнула дверь, и он узнал легкие, быстрые шаги Лилии, и хотел окликнуть ее, но в последний момент раздумал, тихонько отодвинул ширму и увидел, как мать повесила на спинку стула платок и принялась доставать из хозяйственной Сумки свертки. Развернув один из них, она повертела в руках большой желтый брусок сливочного масла, из другого пакета вынула несколько кругов колбасы. В третьем оказался колотый голубоватый сахар. Лилия отнесла продукты в кухню, вернулась в комнату и, взглянув на часы, надела меховую шубку.
— Мама! — позвал Янис.
Она остановилась и долго не поворачивалась к нему. Потом медленно приблизилась к ширме. На ее лбу блестели капельки пота.
— Кто тебе дал это, мама?
— Что?
— Я говорю о продуктах. У нас никогда, даже до войны, не было такой роскошной еды!
— Верно, — негромко ответила мать. — Мы слишком мало зарабатывали.
— А сейчас, значит, ты зарабатываешь больше?
— Давай отложим этот разговор, — попросила Лилия. — Я очень тороплюсь.
Она направилась к двери.
— Ты не хочешь отвечать? — с недоумением спросил Янис. — Ты делаешь что-то плохое, и тебе стыдно признаться?
Он сам едва расслышал свой голос, но Лилия остановилась на пороге, словно наткнулась на стенку.
— Плохое? — тихо переспросила она и опустилась на стул. Она молчала так долго, что тишина сделалась тяжелой и душной, точно перед грозой, — Нет, ничего плохого я не делаю, — наконец сказала она, и голос ее был ровным. — Все это очень просто объясняется. Я расскажу тебе позже. Хорошо?
— Нет! — крикнул Янис — Или ты скажешь сейчас, или я уйду!
Опираясь на спинку кровати, он встал, но потолок закружился над головой, и в глаза хлынул мрак.
Очнулся он в постели. Лилия, наклонившись, тревожно смотрела на него. Он все вспомнил и прошептал:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Фестивальный дневник
И там, где было «отстроим», теперь написано «отстроил»