Звездные бездны

Несмотря на свой возраст, Н. А. Морозов выглядел достаточно бодро. Поджарый, с живыми, быстрыми и добрыми глазами и белой бородкой, он производил впечатление человека, которому еще предстояло жить и жить.

По пути домой он говорил о своих работах, о новой теории космических магнитных полей, которая не признается учеными, но он не сдавался и был уверен в своей правоте.

— Космические магнитные силовые линии, подобно гигантской паутине, беспорядочно заполняют все мировое пространство. Природа настолько значительнее, чем ее рисует себе мозг человека, что она; безусловно, владеет такими поразительными возможностями, которые человек не может производить в своих земных лабораториях. Возьмем хотя бы космические магнитные поля, простирающиеся на миллионы километров...

Ну, как бы это лучше выразить... — И он делал руками различные криволинейные движения. — Вот так магнитные силовые линии обволакивают мировое пространство, межзвездные магнитные поля сопровождают межзвездную материю, блуждающие скопления протонов и электронов, которые должны обязательно находиться в космическом пространстве. Многие думают, что космос — вакуум. Это верно, но не вполне. Я подсчитал и нашел, что в каждом кубическом сантиметре этого вакуума находится несколько атомов.

Гипотезу о космическом или межзвездном магнитном поле слабой напряженности выдвинул позже, лет через двадцать пять, Ферми. Затем его теория была рассмотрена Г. А. Шайном, Хилтнером, Холлом, В. А. Домбровским и другими и получила общее признание, но в те годы о космических или межзвездных полях думал только Н. А. Морозов. И не только думал, но и вычислял. И не только вычислял, но и писал. Но все считали, что он старик, что он фантазирует, и не допускали его сочинений до типографии. Он жаловался, но бороться уже не мог.

Я даже не ждал, когда Николай Александрович вернется к интересующей меня теме, настолько все то, о чем он говорил, было ново и интересно.

— Ну, а теперь поговорим о моей хронологии и вашей синхронологии. Я считаю себя правым, по-видимому, и вы считаете также правым себя. Это вполне законно. Давайте-ка подумаем. Я вам прочту основные выводы из первого тома «Христа», хотя вы эту книгу, наверно, уже читали.

Н. А. Морозов встал, подошел к шкафу и вынул первый том «Христа», изданный в 1924 году и вызвавший глухие, но жестокие нарекания среди историков.

Исследование Николая Александровича Морозова было колоссально. Он указал мне на десятки толстых папок с рукописями, долженствующими показать только один-единственный основной факт о сдвиге истории на 333 года вперед, подтверждение которого он искал много лет и неизменно находил в истории всех царств и народов древнего мира.

— Остается согласовать это обстоятельство с вашими, Александр Леонидович, синхронистическими исследованиями, в которых я также не вижу ошибки, если не считать этих 333 лет.

— Досадная цифра!.. — размышляя, сказал я. — Совершенно очевидно, что ваши исследования вполне объективны, так же как и мои. Никаких предвзятых точек зрения! Ничего навязанного, лишнего. Голые факты, а тем не менее... Как же согласовать эти работы? Эти 333 года?..

И вдруг... Мысль, как молния, озарила мое сознание.

— Позвольте, Николай Александрович, но ведь ваше число «333» делится без остатка на значение одного солнечного цикла, 11,1, давая в частности ровно 30. Когда получился бы остаток, наши работы не могли бы примириться одна с другой. Надо было бы искать ошибки либо у меня, либо у вас. Эта же изумительная делимость без остатка говорит о том, что сдвиг хронологии на 333 года ничуть не задевает мирового ритма — синхронолистических таблиц всеобщей истории.- Естественный, обусловленный внешним мощным фактором ритм остается незыблемым. Мои работы не могут опровергнуть ваших, а ваши — моих. Вопрос о признании как ваших, так и моих исследований приходится отнести к будущим временам. Только будущие историки и глубокие специалисты в области космических исследований решат эти два острых вопроса.

Затем мы перешли к обсуждению работ Константина Эдуардовича. Оказалось, что работы Циолковского уже давно интересуют Н. А. Морозова, однако он с безнадежностью и грустью смотрит на отдаленные космические тела, считая

их фантомами, то есть призраками. Николай Александрович сам был астрономом и занимался, как он говорил, экспериментальной астрофизикой.

— То, что мы видим сейчас на небе, — сказал он, — давно исчезло, и к нам летят лучи мириадов светил, погасших миллионы лет назад. На эти лучи нельзя ориентировать космические корабли, ибо они в конце концов наткнутся на пустоту. Небо уже перестроилось по-новому. Знаки Зодиака сменились другими. Грандиозные туманности и скопления темной материи за громадный промежуток времени приобрели другие формы или иначе разместились в пространстве. Погасли знакомые нам звезды, возникли новые светила, а мы все еще видим уже давно погибший мир, старую карту Вселенной, имеющую мало общего с теперешней. Мы видим в большинстве случаев «призраки звезд», как удачно выразился Фет. Конечно, не все звезды являются фантомами! Например, свет от яркой звезды Альфа Центавра, самой ближайшей к нам звезды, идет более четырех лет, следовательно, расстояние от нее равно 3,8.1013 километров. Чтобы вообразить себе это колоссальное расстояние, допустим, что реактивный корабль Циолковского летит со скоростью 1000 километров в час. Этот корабль достигнет звезды только через четыре с половиной миллиона лет. Другие звезды отстоят от нас еще дальше, несравненно дальше, в сотни, тысячи и миллионы раз. Соответственно и свет от них доходит до нас за грандиозные промежутки времени. Луч света от одного края нашей Галактики, опоясанной Млечным Путем, идет до другого ее края сто тысяч лет. Самая пылкая фантазия не может представить себе этого расстояния. А ведь за пределами нашей Галактики насчитывается около миллиарда других Галактик, свет от которых к нам идет уже сотни миллионов и миллиарды лет. Это уже явные призраки. Может ли когда-нибудь человек достичь этих уголков космоса? Очевидно, нет. Это может случиться только тогда, когда физика откроет новые неизвестные нам законы пространства и когда можно будет управлять расстояниями или пространствами по желанию. Движению же вперед со скоростью света я не придаю особенного значения. Это нереально. При такой скорости, как известно из теории относительности, масса тела возрастает до бесконечности, а само тело превращается в тонкую пластинку. Я уверен, что живые существа неспособны к таким умопомрачительным метаморфозам. Даже околосветовые скорости, например, 290 тысяч километров в секунду, маловероятны для человеческого организма, ибо при таких скоростях все химические и биохимические процессы будут страшно замедлены, и, следовательно, их преодолеть человеку не удастся. Два удара пульса в сутки — это далеко не достаточно для жизнедеятельности человека. В наше время

мы даже не можем представить себе таких возможностей. Они достояние научной фантастики. Не исключено и то, что этого никогда не случится и человек будет всегда передвигаться только между телами Солнечной системы по законам классической механики. В такую возможность я верю и думаю, что она не за горами. В этом Циолковский прав, и его инициативу я приветствую, несмотря на глубокий скептицизм, который многие проявляют к его работам.

И Николай Александрович безнадежно махнул рукой.

— К сожалению, — продолжал он, — все новое многим не угодно, многие боятся нового. Перед новым они чувствуют себя мышью, которую новое — кот — может съесть без остатка. Отсюда ненависть и недоверие к новому, открытая борьба с новыми идеями. Признаются только прописные истины. Это факт, весьма плачевный факт. Наши университеты и академии должны быть перестроены на новых началах.

При всех условиях я нахожу работы Константина Эдуардовича Циолковского исключительно интересными. Они буквально открывают двери в новый мир. Допуская даже то, что будущий человек никогда не достиг-