Рай без памяти

— Вероятно. Только я бы не рисковал.

— А я рискну, — сказал Мартин и, прежде чем мы успели остановить его, одним прыжком очутился в центре золотого пятна.

«А если вспыхнет?» — ожгла страшная мысль. Но Мартин не вспыхнул — он просто исчез. Все произошло в какие-то доли секунды: был человек — нет человека. Только горячий воздух дрожал и отсвечивал над золотым подобием круга, прихотливо искажая очертания серебристо поблескивающих «мешков».

Помню, что я кричал и вырывался из рук Зернова, а он удерживал меня и шептал Какие-то успокаивающие слова. Я их просто не слышал, томимый одним желанием: догнать Мартина. А потом я сидел на холодном полу, бессмысленно вглядываясь в багровую дымку зала, а Борис все еще что-то говорил мне, и опять слова не доходили, угасая где-то на полпути.

— Что ты говоришь? — выдавил я сквозь зубы.

— Надо искать, Юра.

Я тяжело поднялся, опираясь на его руку. Не оглядываясь и не заговаривая, мы подошли к «стене» и прошли сквозь нее, как и раньше, уже в четвертый раз на нашем пути. В соседнем, совершенно неясном и неопределенном по форме пространстве Мартина тоже не было. Из глубины »; каких-то смутно вибрирующих поверхностей доносилось нараставшее гудение, нарушая сонную, неподвижную тишину, словно где-то поблизости работали машины.

— Что это?

— Помолчи, — повторил Зернов.

Сейчас он походил на охотника, почуявшего добычу. Но «добыча» опередила его. Внезапно вспыхнул свет немыслимой, нестерпимой яркости, словно лампа в десятки, сотни тысяч свечей. «Пол» отвалился назад, «стены» качнулись и сдвинулись, угрожая опрокинуть и раздавить. Я оперся руками на ускользающий «пол», но не удержался и пополз вниз. А «пол» уже изогнулся горбом и встал на дыбы. Я тоже вскочил и закачался, нелепо размахивая руками.

— Борис! — кричал я. — Борис! — Но крик мой тонул в непрерывном гуле, сменившем безмолвие вспышки.

Зернова я не увидел: должно быть, он все еще боролся с «приливами» и «отливами» «пола», они утихали помаленьку, да и гудение постепенно стихало. А в зале образовался добрый десяток воронок, сверкавших сотнями будто зеркальных стеклышек, которыми оклеивают картонные шары в школьных физических кабинетах. А в центре растекалось по полу золотое пятно — пятно-двойник или по крайней мере близнец того, в котором исчез Мартин.

Я медленно пошел вдоль «стены», не отрывая глаз от ближайшей воронки, в зеркальном нутре которой, как в ванночке с проявителем, проступали расплывчатые контуры человеческого лица.

Я знал, чье это лицо. Я знал, но не верил глазам, настолько нелепым и страшным было то, что отражалось в зеркальных ячейках пятиметровой радужной ямы. То было лицо Дональда Мартина, увеличенная маска без затылка и шеи. Она подмигивала, кривлялась, беззвучно открывая перекошенный рот.

Я невольно зажмурился, втайне надеясь, что это галлюцинация, что кошмар исчезнет, но он не исчез. Гигантская маска Мартина по-прежнему кривлялась под ногами, и я тщетно пытался прочитать что-либо в ее огромных глазах.

— Юрка, сюда!

Зернов стоял в пяти шагах от меня, вглядываясь в глубь другой, такой же зеркальной воронки. Он протянул руку к маске Мартина. Я невольно вздрогнул: лицо дернулось, отшатнулось, словно испугалось безобидного жеста.

— Это не иллюзия, — сказал Зернов, — оно реагирует на внешние раздражители. Вероятно, это линза, своеобразный телеглаз с эффектом присутствия.

— Присутствия кого?

— Нас. Мартина. Он сейчас где-то в другом месте, может быть, далеко: кто знает, какова протяженность автоматических линий их производственного процесса? Попал он туда не по законам евклидовой геометрии. Что такое нуль-переход, какими физическими законами он обусловлен, наша наука не объяснит. А факт налицо — мы его свидетели.