Я покорно поднялась, забрала свои вещи и пошла к Ткаченко.

Но мне сказали, что Ткаченко срочно вызвали в область. Он все-таки обо мне позаботился, договорившись с работниками милиции, что они «подбросят» меня к пчеловоду.

Их было двое, не считая шофера. Тот, что сидел впереди, — пожилой, большой и сонный. А со мной рядом — молодой, шустрый. Он все время спрашивал. Он и ответов не ждал, а только спрашивал, или же отвечал сам.

— Значит, журналистка! Значит, к пчеловоду едете! А ведь никогда не знаешь, сколько пчеловод меду собрал, сколько государству сдал, сколько себе оставил. Вот так и на спиртзаводе — не проверишь. Николай Иванович, помнишь, как мы с тобой в комиссии были на спиртзаводе!

Николай Иванович засмеялся негромко, вероятно, то были веселые воспоминания, но ничего не ответил.

— И не проверишь, — заключил молодой так, будто я отчаянно доказывала, что как раз я-то и проверю.

Я ничего не ответила: лень было говорить. Николай Иванович тоже ничего не говорил: он дремал. А молодой все спрашивал.

Так и подъехали мы к дому Петра. Тот встретил меня растерянно, то ли испугался милицейской машины, то ли был уверен, что он уже избавился от меня. Дом не был праздничным. Жена ходила раздраженная, угрюмо глядя под ноги, словно что-то потеряла. Плакал ребенок, а Петр улыбался застенчиво.

— Ну что ж, отправимся на пасеку, — проговорил он. — Василия по дороге заберем.

И ушел к председателю лошадь просить. Но скоро вернулся, сказав, что председатель лошадь на сегодня не даст, а только на завтра, да еще такую, что если б не ноги Василия, так лучше и быстрее пешком дойти.

...Утром меня разбудила хозяйка, сказав, что Петр сейчас лошадь пригонит.

На столе стояло молоко, мед. Но мне не хотелось есть, я вышла на улицу и увидела, как по дороге медленно движется подвода. А Петр неистово крутит вожжами, довольно часто опуская их на худое тело лошади.

Когда лошадь остановилась и я взглянула на нее, вернее, мы посмотрели друг другу в глаза, я поняла, что нас объединяет — обреченность.

Ее звали Лютая. А глаза ее были грустными и удивленными, словно она хотела кому-то пожаловаться: «Какими надо быть идиотами, чтобы назвать меня так». Она была пегая, нечесаная, слипшаяся грива обнажала ее костлявую шею.

Петр скоро устал размахивать вожжами, он был мокрым, словно на него плеснули водой. И когда он особенно злился, то называл кобылу Люськой.

— А вот и Василий нас возле дома встречает, стой, стой, Люська! — закричал Петр, словно мы неслись, как на мотоцикле с Ткаченко.

Василий, мужчина немолодой, раскачиваясь в костылях, медленно двигался нам навстречу.

— Журналистка, о пчелах писать будет, — пояснил Петр.

— Ну, ну, — не то одобрительно, не то насмешливо отозвался Василий и, вздохнув, добавил: — Пчелы — они и есть пчелы.

Петр помог ему взобраться на подводу.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.