И как в воду смотрел. Прибыл я домой. А что делать! На одной ноге теперь далеко не ускачешь. Да и та некрепкая. Вот и вспомнил про совет. Но с пчелами я не ученый, а на курсы в город ехать — опять-таки невмоготу. Так Петр взялся меня учить. Сначала на его пасеке практику проходил. А потом дали и мне свою. Так Петр со своей пасеки на мою, как маятник, мотался. А люди смеются над нами: «Старый да малый».

— Ладно тебе, — смущенно улыбаясь, тянет Петр.

— А недавно он в область ездил инвалидную коляску для меня хлопотать.

— Да ладно тебе...

— А я часто этого доктора вспоминаю, — продолжал Василий. — Когда вот так на степь смотрю да на солнце, думаю, хорошо, что концы не отдал.

— Поехали, — тоном старшего говорит Петр. — Завтра, если хотите, на мою пасеку сходим. — И пошел к Лютой, стал ее запрягать.

Лютая переродилась. Возможно, она основательно подкрепилась сеном, которое лежало в телеге, а быть может, мысль о воде давала ей силы. Только Лютая везла нас с ветерком. И Петр смеялся, кричал с удовольствием:

— Люська, чумная, не на пожар!

Я надеялась, что по дороге они хотя бы поговорят о своих делах, но они говорили о том, что совершенно не укладывалось в мой очерк.

Теперь Василий и Петр смотрят на меня. Они уверены: журналистам есть что рассказать. Они ведь не знают, что это моя первая командировка. Но другие литсотрудники в нашей редакции ездили часто и привозили, кроме статей и очерков, так называемые «байки». Одну из них я запомнила и рассказала:

— В одном районе райкому комсомола дали машину. «Газик» старый-престарый. Его чинили-чинили, а потом обменяли на лошадь. А лошадь оказалась не менее старая, да еще больная, и тогда ее обменяли на письменный прибор.

Не помню, кто рассказал эту историю. Выдуманная она была или правдивая — до этого и дела не было никому. Просто в редакции стоял такой хохот, что услышал главный редактор, хотя его дверь обита войлоком и звуконепроницаема. Редактор вышел из своего кабинета и поинтересовался, что это за детский смех на лужайке. После чего редакция погрузилась в гробовое молчание.

Но ни Петр, ни Василий не засмеялись. Они даже не улыбнулись. Василий сказал сердито:

— Хозяева! Это ж надо, чтоб лошадь на чернила обменять. Таких срамить, да через газету, чтоб все знали.

И на меня они вроде как бы обиделись, словно я была соучастницей этой истории. И мы больше не разговаривали. Василий вылез из телеги неуклюже, медленно, и Петр помог ему.

...Дома Петр упрямо предлагает:

— Меду бы поели.

Мне не хочется огорчать пчеловода, я ничего не говорю, но мне совершенно ясно, что к меду я никогда не притронусь.

А на другой день Лютая плетется на станцию. И Петр нравоучительно разговаривает с ней:

— Люська, Люська, поезд ведь ждать не будет.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.