— И все же, пожалуй, его действия не могли оставаться точно такими же. Когда человек меняется душевно, когда наступает психический перелом, это не может не сказаться на поведении.
«Произнося слова, он все еще обдумывает их. Его речь похожа на думанье вслух». Павел Петрович вспомнил о том, что рассказывал Истоцкий о поведении командора. Итак, кое-что можно считать установленным. И он спросил:
— Вы не замечали во время прохождения карантина какой-нибудь небрежности? Ослабил ли командор требования, не упустил ли чего-нибудь?
Доктор взял со столика красивую костяную безделушку и, вертя ее в пальцах, посмотрел на следователя снизу вверх, исподлобья.
— Может быть, он и ослабил требования. Во всяком случае, это можно допустить. Но, предупреждаю вас, я всегда плохо понимал командора. Слишком мы разные люди.
«Это я понял и без твоих слов», — подумал следователь, рассматривая этикетки на винных бутылках, выстроившихся в стенном шкафчике. Теперь лишь он определил, чем так пахнет в комнате, — женскими духами «Галактика». Он произнес, вставая, предварительно загадав, что должен ответить доктор:
— Сегодня повторно передают балет «Вега». Скоро начало. Не буду вам мешать.
— Что ж, посмотрю его вторично, — улыбнулся доктор.
— Всего вам доброго, — сказал Павел Петрович, прощаясь, и мысленно ответил себе вместо доктора: «Будьте здоровы».
— Будьте здоровы, — произнес доктор, вставая, чтобы проводить гостя.
Павел Петрович представил, как вот так же просто, вопреки приказу командора этот жизнелюбивый эпикуреец вошел в каюту Семенова, чтобы лечить его или умереть с ним.
Осветился пульт управления гравилета. Поплыли на нем полосы, пятна. А Павел Петрович все еще думал о докторе, снова и снова вспоминая его сильные, добрые руки и запах духов, пытаясь заглушить этими воспоминаниями нарастающую боль в сердце. И он уже знал, что ему не удастся надолго оттянуть ее, что придется думать о двух людях, с которыми она связывала, — о жене и командоре Кантове, чью вину можно считать установленной. И если остальные семь следователей не представят Совету никаких фактов, которые бы по-новому осветили это дело, то Совет должен будет принять решение...
Получив разрешение у главврача, Петр покинул Базу Медцентра и устремился к медгородку, расположенному на земле. Он пролетел над крышами клиник, где умирали больные, пораженные асфиксией-Т. Ему показалось, что и ветер здесь стонет, как больной.
Петр опустился у прозрачного параллелепипеда центральной наземной лаборатории, прошел через несколько дверей-фильтров и оказался в первом зале. Сюда по автоматическим линиям из клиник поступали культуры микробов для анализов, сортировались, производились посевы. Блестели усики-термометры на термостатах, тихо жужжали ультрацентрифуги, щелкали ножи автомикротомов, нарезая тончайшие пленки.
Во втором зале у микроскопов и установок для энергофореза хозяйничали роботы. В третьем мигали индикаторами вычислительные машины узких профилей. Они подсчитывали результаты анализов, сводили их, сравнивали, многократно проверяли.
Открыв дверь, Петр увидел гиганта — такого же, как сам. Внешне их можно было различить лишь по цвету глаз, по форме верхней части лица, по одежде. Но Петр своими энергоанализаторами, расположенными над глазами, уловил существенное различие — излучение гиганта было более интенсивным и разнообразным. Оно создавало вокруг его тела обширный ореол с полной гаммой красок. Петр включил рентгеновское и нейтрозрение и увидел у гиганта новые органы, о которых ничего не знал. Все это отняло у него доли секунды.
— Здравствуй, брат, — поздоровался Петр и назвал себя.
— Здравствуй, — откликнулся гигант. — Меня зовут Зевс. Петр улыбнулся:
— Так называли своего главного бога древние греки.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.