Юность бросала его то в красную конницу, то в банду батьки Гавриленко, гнавшего немцев с Украины. Но, возвращаясь в Москву, худой, ободранный, черный от ветра, он снова садился за книги. Вперемежку с боями был закончен Московский университет. Было трудно, у зоолога Тимофеева-Ресовского была подозрительная по тем временам биография: сын дворянина, известного инженера, построившего пятнадцать тысяч километров российских железных дорог. Его взяли грузчиком в Центропечать — надо было где-то подрабатывать. А вечером Николай Владимирович отправлялся в Институт экспериментальной биологии Н. К. Кольцова, того самого, чьи классические эксперименты по клетке, сделанные в начале века, до сих пор цитируются во всех учебниках.

У Николая Владимировича около 250 работ. Многие из них и по сей день остаются руководством в разных областях генетики. Уже в тридцатых годах Тимофеев-Ресовский отлично понимал огромное значение взаимодействия «радиация — жизнь». В сороковых он определил знаменитый принцип «попадания» в радиобиологии. Под влиянием С. Четверикова Николай Владимирович увлекся проблемами популяционной генетики — того раздела генетики, который занимает сейчас в науке столь почетное место, а тогда практически не существовал. Тимофеев-Ресовский был одним из первых, кто напрочно связал свою работу с точнейшими расчетами математиков и физиков. На научных трудах его имя стоит рядом с именами Циммера, Делбрюка, физиков-теоретиков из копенгагенской группы Бора.

Уже в последние годы стали известны статьи группы Николая Владимировича по радиоактивным изотопам.

Сам Николай Владимирович многим недоволен в прежних своих работах: «Надо бы засесть за ревизию принципа «попадания». Все учесть, что появилось новенького. Вот соберемся как-нибудь с Володенькой Корогодиным и нацарапаем книжицу. Сам я чернилами писать с гимназии не обучен — одни кляксы ставлю...»

«Дед» увиливает от вождения ручкой по бумаге не только потому, что мысль его всегда обгоняет пальцы: он плохо видит в последние годы. Даже читать приходится через лупу.

«Знаете, — сказал мне как-то Николай Владимирович, — есть такая пословица: никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Я поступаю наоборот — никогда не делаю сегодня того, что может ждать до завтра. Это избавляет меня от массы ненужных дел».

Жизнь Николая Владимировича насыщенна — какой была задумана в молодости. Громадный отдел с неохватной тематикой. Собственная исследовательская работа. Лекции в Московском университете для физиков, обзоры по генетике на Калужской опытной станции, доклады, коллоквиумы. То он мчится в «Вопросы философии»: «Надо раздолбать одну похабную книжонку». То вступает в сложные переговоры из-за редкостных книг: «Всякая недвижимость, кроме книг, вредна...»

Живопись близка Николаю Владимировичу, как и литература. Ему мало просто любить Александра Иванова, Ван-Гога, Делакруа. Для него невыносима, мысль, что кто-то рядом, может быть, в его собственной лаборатории, ходит себе и не любит ни Иванова, ни Ван-Гога. В тяжелые годы на Урале он собирал сотрудников и рассказывал им о гениальном флорентийце да Винчи, о Нестерове и Рублеве. Постепенно эти рассказы превратились в события, собиравшие широкую аудиторию и напрочно входившие в память слушающих.

Очевидно, не только блестящую голову ученого надо иметь, чтобы вот так, появившись где-то, сразу становиться центром притяжения для людей.

Восемь лет я местечко Миасово, что в Ильменском заповеднике на Урале, съезжались со всей страны биологи, математики, физики. Здесь, в шести деревянных домиках, располагалась на лето группа радиобиологов Тимофеева-Ресовского. Здесь учинялись знаменитые миасовские «трепы», на которых прокормились, в смысле научных идей, сотни специалистов. На берегу озера, смеясь и споря, ученые обсуждали новейшие направления в биологии, прокладывали мосты между кибернетиками и биологами, физиками и генетиками.

Николай Владимирович создал большую, серьезную школу, ее влияние давно перешагнуло границы одной страны. Делбрюк, бывший его сотрудник, положил начало целому направлению в Америке. Циммер и Борн тоже руководят радиобиологическими центрами. Да и вообще трудно назвать страну, где были бы неизвестны работы Тимофеева-Ресовского. Наука начинается с человека.

Когда микроскоп бессилен

— Про Медведева, конечно, слыхали, про онтогенез — ни боже мой? — иронически покосился «дед», стремительно увлекая меня по коридору.

Я вспомнила толстую синюю книгу «Биосинтез белков и проблема онтогенеза».

Жорес Александрович Медведев, высокий, тонколицый, кажется усталым. Он из тех, кто делает науку беспрерывно, без всяких «окошечек» на отдых. Время уплотнено под прессом организованной воли.

Недавно на всесоюзном семинаре по биологии темпераментный физик-теоретик из Московского университета убеждал меня:

— Поймите, никто не обязан учить сложившихся биологов физике и математике. Ученый всего достигает сам, иначе ему просто нечего делать в науке.

Медведев окончил Тимирязевку, агрохимический факультет, написал диссертацию по полу растений, а потом стал биохимиком, подчинил себе ювелирные методы химического эксперимента — без всяких подсказок, сам.

Год за годом продолжался утомительный штурм. Клетка начала поддаваться ученым. Оказалось, что она, как и сам организм, имеет свою молодость, зрелость и старость. Это сказывалось прежде всего на качестве клеточной продукции: чем старее, тем хуже, тем больше «ошибок» в наследственном веществе — ДНК.

— Вы уже были в группе медицинской генетики? — поинтересовался Жорес Александрович. — Они исследуют действие радиации на наследственную информацию. Для нас же радиация — пока только метод.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.