Жизнь и радиация

— Правильно, — одобрил Кирилл Павлович. — Так вот мы, иммунологи, отталкиваемся как раз от этой способности защищаться...

Кашкин по образованию врач, кончал институт «на брегах Невы» и там же защитился по действию излучений на микробов, потом он стажировался полгода в Париже и, наконец, по конкурсу занял место заведующего лабораторией в Обнинске. Кашкин, конечно, очень молод для «завлаба»: ему чуть-чуть за тридцать. Но «дед» считает Кирилла Павловича одним из самых перспективных сотрудников.

Одаренный инженю-металлург, увлекшийся проблемами биологии, начертил у нас в редакции забавный график. У каждой науки, говорил он, есть свой возрастной пик. У математиков он близок к отрочеству и приходится на 18 — 25 лет, у физиков-теоретиков чуть дальше — на 25 — 27. У химиков этот пик достигает вершины в 40, а у биологов — где-то в 50. Сейчас, добавил он, науки стремятся к взаимопроникновению, и пики химиков и биологов значительно передвинулись...

«Вон как передвинулись!» — я поглядываю на Кашкина, промеривающего двумя шагами туда-обратно свой тесный кабинет. Этот тридцатилетний врач уже уверенно работает в биологии. Очевидно, по мере того, как наука из описательной превращается в точную и груды материала, прежде разобщенного, все точнее «кодируются» математиками, «возрастной ценз» резко падает. Кирилл Павлович из этого нового поколения, принявшего математизацию и изящные методы химии.

«Мы идем пока что на ощупь», — признаются врачи, лечащие лучевых больных. Чтобы победить лучевую болезнь, надо точно знать, где и как разбойничает в тканях радиация. Первые тропочки в «золотых потемках» организма пробили биохимики. Но и они не раз становились в тупик: уж слишком ничтожны бывали аномалии, приводящие к тяжелой расплате. Порой биологи интуитивно чувствовали, что не может не быть послерадиационного нарушения. Но как его обнаружить, если оно ускользающе мало?

И тут ученые вспомнили о безупречно отработанном, сотнями поколений проверенном, тончайшем механизме иммунитета. Может быть, он поможет? Внутренние стражи организма откликаются на самые' ничтожные вторжения, неуловимые для чувствительнейших препаратов. Не попробовать ли в самом деле? Ведь поймать начавшееся разрушение в зачатке — это уже ключ к спасению.

Кролику, безобидной шиншилле впрыскивают сыворотку крысиной крови. Организм кролика поднимается на дыбы, вырабатывается антисыворотка, в которой каждому крысиному белку противостоит свое антитело. Антисывороткой можно «проявлять» кровь облученной крысы.

Кашкин отвел меня к Свете Александровой, смуглой, энергичной девушке. Света «проявляет» кровь облученных крыс. Узнав о баснословной точности иммунохимии, я побаивалась: вдруг увижу головоломную установку, в которой мой неподготовленный мозг не сможет разобраться.

— Где же установка для фореза? — спросила я у Светы, едва мы успели познакомиться.

— А вот, — Света кивнула на длинную коробку из прозрачного органического стекла, в которой' стояла какая-то жидкость.

К коробке тянулись провода. «На одном конце плюс, на другом — минус, — прикинула я, — жидкость в коробке находится под действием поля, потому и называется все это электрофорезом. Но что же все-таки и на чем должно здесь проявляться?»

— Форез еще не идет, — сказала Света. — Сейчас я начну...

Она взяла капиллярчик и покапала в крохотные отверстия в крышке ящика прозрачную крысиную сыворотку.

— Здесь жидкий агар, ну, вроде желатина, вы знаете. Сначала вносится крысиная сыворотка, потом на нее действуют антисывороткой...

Под действием электрического поля крысиные белки располагаются в агаре в строгом порядке: одни — к одному полюсу, другие — к другому. Когда на белки действуют антисывороткой, происходит сложнейшее взаимодействие — и на пластинке агара прорисовываются тонкие белые дужки. Сколько белков участвовало «в сражении», столько будет дужек. Дужки слабые, едва заметные, но от Светы не укрывается ни одна. «Одна, две, десять, двадцать четыре». Теперь в новую порцию агара снова вносят крысиную сыворотку, но уже от облученного животного. Снова проявляют ее антисывороткой. И, как прежде, на высушенной пластинке агара проступают знакомые дужки. Я долго рассматриваю пластинку, которую Света вручила мне с победно-торжествующим видом.

— По-моему, все совершенно одинаково.

— Ну что вы! — Света забрала у меня пластинку. — Неужели не видно, что вот этой дужки совсем не было и этой тоже...

— Не было, — согласилась я, разглядев наконец микроскопические белые хвостики.

— Так это же значит, что в крови облученной крысы появилось два новых белка! Поработала радиация.

Вот оно что! Я с уважением взглянула на прозрачный ящик. Здесь, как на столе судебного эксперта, найдены первые улики разбоя, учиненного радиацией. Вот они, эти улики, — две крохотные белые арочки. Либо где-то расколот белок, либо поврежденная клетка стала выбрасывать в кровь какой-то тканевый белок, либо же облучение привело к появлению нового белка.