За Вите-губой, когда уже открылась впереди темная, пенящаяся ширь Имандры и мы ухватились за борта, ожидая, что катер встряхнет, как машину на разбитой грунтовке, хозяин катера вдруг резко переложил руль. Наш полуглиссер, не сбавляя хода, лег на борт, описал плавную белую дугу и скользнул между двух камней, словно стерегущих маленькую уютную бухточку.
У причала — три бревна, схваченные скобами, — покачивалась моторка с подвесным двигателем. Прямо вверх, к темной сторожке, прилепившейся у скалы, вела крутая, узкая тропка. Скала над бухтой показалась мне не совсем обычной, но в лицо хлестала вода, и я толком не смог ничего рассмотреть.
— Чуть не забыл, — сказал мне капитан, останавливая мотор. — Здесь архитектор живет. Колоссальный парень! Нужно тебе с ним познакомиться...
Один из моих спутников сложил рупором руки и закричал, надсаживаясь:
— Ры-жий! Архитекто-ор! Аркашка-а!..
На пороге сторожки появился высокий, худой человек в ватнике, накинутом на плечи, глянул, щурясь, и неторопливо сошел к нам по вырубленным в земле ступенькам. У него было узкое, бледное, как и у всех северян, лицо с огненно-рыжей, вызывающе торчащей вперед бороденкой.
— Шейнин, гидролог, — представился он, сунул в рот пустую черную трубку чубуком вниз и протянул маленькую крепкую руку, глядя мне в лицо внимательно-выжидающе.
— А почему вас называют архитектором?
— Исключительно из невежества. Вынужден общаться с людьми, которые не знают разницы между скульптурой и архитектурой.
— Скульптурой?
— Художественное произведение, выполненное из гипса, мрамора и других материалов, называется скульптурой, — объяснил он все так же серьезно и доброжелательно.
Мои спутники стояли тут же и внимательно, с уважением прислушивались к разговору. Только у капитана были опущены глаза и слегка подергивались уголки рта. Я понял: разыгрывают...
— Прошу! — Аркадий повернулся боком, предлагая мне пройти вперед, и ткнул куда-то вверх мундштуком трубки. — Моя мастерская...
Я недоверчиво поднял голову — и брови мои невольно полезли вверх: скала была обработана. Собственно, это уже была не скала, а действительно незаконченная скульптура — лицо девушки. Приглядевшись, я совершенно отчетливо различал косую прядь волос, пересекавшую лоб, полураскрытые, обращенные выше наших голов, к Имандре, глаза, намечен был нос и уголки рта. Девушка как бы смотрела вдаль, на встающие из воды снежники Хибин, словно бы щурилась от ветра и бьющего в лицо солнца.
Я поднялся на ровную песчаную площадку у основания и потрогал скалу. Поверхность кварцита была шершавой и хранила следы какого-то инструмента. Тут же валялся и сам инструмент — большое зубило с вогнутым лезвием рядом с полупудовой кувалдой на короткой отполированной ручке.
— Мой творческий метод очень прост, — продолжал объяснения Аркадий. — Сначала я пользовался аммоналом. Аммонал я выменивал на рыбу у взрывников на карьере. Но во время работы над фрагментом носа я неправильно рассчитал заряд, и пришлось снимать дополнительный слой. От взрывчатки теперь отказался. Работа будет называться «Инга».
— Почему «Инга»?
— Не знаю. Мне нравится это имя. Прислушайтесь: Ин-га, Инн-га... Как обожженный кувшин, имя твое звенит! Ин-га... Слышите?
Я снова взглянул на скалу. Не знаю, насколько хороша была скульптура, но она поражала своими размерами: метров пятнадцать в высоту, около десяти в ширину.
— А сколько времени вы работали над этим? — спросил я, оборачиваясь к Аркадию.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.