Это, пожалуй, труднее всего: писать о событии не тотчас же, по горячим следам, а спустя какое-то время. Да еще если это событие — Олимпиада, которой посвящены миллионы слов, разнесенные по всему миру газетами, радио и, конечно уж, телевидением. От него теперь никуда не скроешься! Вернувшись в Москву, я узнал от своих друзей и знакомых очень много новых для себя, волнующих и интересных подробностей о соревнованиях, на которых я «болел», переживал, волновался. И все потому, что они получали все это, так сказать, «с доставкой на дом» и без скидок на человеческие слабости. Телекамера холодна и беспристрастна, ее не собьешь ни оглушительным воплем новозеландцев, отмечающих победу своего соотечественника невообразимым воинственным танцем прямо на беговой дорожке, ни жарким спором двух соседей по залу, решивших именно здесь, в Токио, выяснить насущный вопрос: кем считать Вахонина — сибиряком (он там жил) или ростовчанином (он там живет)... Поэтому я и хочу сразу же выговорить себе одну уступку со стороны читателей: эти записки никак не претендуют на полный и детальный анализ XVIII Олимпийских игр в Токио. Просто хочется поделиться своими впечатлениями, переживаниями, сомнениями, всем тем, что осталось вне досягаемости телекамер.

Три чуда Оринпика

Пока шла подготовка к Оринпику (тан звучит по-японски слово «олимпиада»), журналисты в свободное от составления прогнозов и гороскопов время высчитали, сколько дней, часов, минут и секунд займет в общей сложности вся программа игр. Цифры выглядели очень внушительно и являлись как бы материальным воплощением известного прутковского афоризма: «Нельзя объять необъятное». Словом, было ясно, что всего не увидишь, хотелось лишь не пропустить самое интересное и значительное. Насколько это удалось, сказать трудно, но когда на обратном пути домой мои попутчики, разбирая по косточкам свой багаж токийских впечатлений, пришли к почти единодушному выводу, что тремя самыми выдающимися явлениями Олимпиады следует считать поединок Власова и Жаботинского, победу Бикилы Абебе в марафонском беге и плавательный бассейн «Джимнезиум», я воспрянул духом: ни одно из трех чудес Оринпика не прошло мимо меня.

Сначала о «Джимнезиуме». Он находится в Сибуйе — очень оживленном и веселом (здесь много всевозможных развлекательных заведений) районе японской столицы. Неподалеку — станции метро и городской электрички, а для Токио, где расстояния измеряются не километрами, а количеством автомобильных пробок в пути, это очень важно. Он стоит на искусственном холме, этот «Джимнезиум» — детище известного японского архитектора Кендзо Танге, сумевшего с удивительной проницательностью заглянуть в будущее строительного искусства. Снаружи здание выглядит скромным и даже приземистым, холм как бы скрадывает его размеры, лишь вогнутая крыша, словно перенесенная сюда с древнего японского храма, возвышается над лестницами и переходами, одетыми в бетон и гранит, только олимпийские флаги на мачтах да стоящие возле них на вахте бойскауты говорят о том, что здесь находится олимпийское сооружение.

Поначалу бойскауты воспринимались просто как одна из достопримечательностей Олимпиады. Они исправно дежурили возле флагов, раздавали зрителям пакетики для мусора, разукрашенные рекламой какой-то автомобильной фирмы, и жестяные пепельницы с отпечатанным призывом не сорить на трибунах. Нам, иностранцам, было невдомек, что их «участию» в Олимпийских играх предшествовала острая политическая борьба. Все разъяснилось после одной из бесед с товарищем Ямасита, руководителем молодежной секции СОХИО (Генерального совета профсоюзов Японии, насчитывающего в своих рядах более четырех с половиной миллионов членов). Товарищ Ямасита рассказал нам, что левые силы Японии, в том числе и СОХИО, выражали горячее стремление участвовать в организации и проведении игр.

— Но правые силы и правительство сделали все, чтобы отстранить нас от Оринпика. Нам предпочли бойскаутов, находящихся под прямым влиянием самых реакционных организаций Японии.

Но давайте не будем задерживаться возле мальчишек в широкополых ковбойских шляпах, поспешим наверх, мимо сиротливо стоящих абстрактных скульптур, мимо молодых вежливых американцев, предлагающих всем украшенные пятью олимпийскими кольцами листовки с... адресами мормонских церквей в Токио.

Вход в «Джиннезиум» слегка сдавлен низкими сводами, но это всего лишь хитрость архитектора, заранее предвкушающего эффект от приготовленного им сюрприза. И действительно: несколько шагов, и вы оказываетесь на самой вершине огромного, удивительно светлого зала, на дне которого поблескивает пятидесятиметровый зеленый прямоугольник воды. Чуть в стороне — вышка и трамплин для прыжков в воду. По обе стороны бассейна две незамкнутые, нарочито асимметричные трибуны для зрителей. Кто-то из наших журналистов окрестил «Джимнезиум» «архитектурой XXI века», и с ним нельзя не согласиться. Это великолепный памятник трудолюбию, настойчивости, изобретательности японского народа.

«Джимнезиум» принес нашим пловцам и прыгунам одну золотую, две серебряных и две бронзовых медали. Еще ни на одной Олимпиаде у нас не было такого успеха.

Историки токийской Олимпиады на страницах, посвященных «Джимнезиуму», отметят, что первым гимном, прозвучавшим в этом прекрасном дворце, был наш советский гимн; а первым из родившихся здесь олимпийских чемпионов стала Галя Прозуменщикова. Трудно рассказывать сейчас об этом заплыве, проходившем под несмолкаемые крики зрителей, среди которых, конечно, выделялись голоса наших туристов. Едва коснувшись финишного бортика, под которым были запрятаны чувствительнейшие нервы секундомеров, и приняв первые поздравления своих соперниц — Светланы Бабаниной и американки Колб, Галя кинулась на трибуну, туда, где сидела бледная, окаменевшая от волнения женщина — Елена Лукьяновна Алексеенко — тренер. О чем они говорили в эти мгновения, да и говорили ли вообще, трудно сказать — шум стоял такой же, как и во время заплыва. Зрители приветствовали человека, донесшего вместе со спортсменкой до конца тяжелый груз чемпионской медали.

Кто более счастлив в миг победы — спортсмен или его воспитатель, отдавший своему ученику не только свои знания, навыки, опыт, но и частичку своего сердца, своей души? После победного финиша наших боксеров, собравших богатейшую коллекцию наград всех проб и достоинств, Евгений Огуренков, старший тренер команды, надел на себя все медали своих ребят и целый вечер разгуливал так по олимпийской деревне. Он говорил, что все его собственные награды не идут в сравнение с теми, что сверкают сейчас у него на груди. А ведь Огуренков в прошлом сам был боксером высшего класса.

Удивительная разминка

О том, как бегает капрал императорской гвардии Эфиопии Бикила Абебе, много писали еще после римской Олимпиады. Феноменальные природные данные, привычная для босоногого африканца жара — чем только не пытались тогда объяснить победу никому не известного стайера! Перед Токио все обстояло иначе: пресса регулярно сообщала о тренировках Бикилы, весь мир был оповещен сначала о сделанной ему операции по поводу аппендицита, а потом о какой-то катастрофе, в которую якобы попал герой Рима. Многие специалисты в своих предолимпийских прогнозах отдавали предпочтение англичанину Хитлею, американцу Эделену, японцу Теразаве и прочим признанным фаворитам. Но Бикила вновь доказал, что римская медаль была не случайной. То, что он победит, стало ясно после десятого километра. Полминуты, минута, полторы минуты отрыва... Каждое новое сообщение, вспыхивавшее на табло, начиналось с результата бегуна под номером 10.

Стадион еще гудел, взбудораженный сенсационной победой полячек, отобравших у американок золотую медаль в эстафете 4x100, а стройный ряд судей в синих костюмах уже перерезал дорожку у входа: бегун № 10 приближался. И все же Бикила появился как-то совершенно неожиданно. Сухой, поджарый, он шел легко и свободно, не видя и не слыша ничего вокруг себя; ему еще предстояло пройти целых 400 метров до финиша, где ждали врачи, санитарки с раскрытыми полотенцами, фоторепортеры, ради такого случая допущенные прямо на поле, и... новая слава.

Бикила финишировал, не забыв поднять вверх руки в знак победы и признательности зрителям, а потом... потом отказался от полотенец, отвернулся от фоторепортеров, вбежал на поле и начал быстро и энергично разминаться, спеша сбросить с себя груз усталости. И лишь после этого он счел возможным принять причитающиеся ему лавры победителя: поклонился трибунам и, забрав «свое» полотенце, стал ждать следующего бегуна. Разрыв между Бикилой и остальными составлял более километра; прошло около двух минут, прежде чем японец Цибурая и Хитлей вбежали на стадион. За 200 метров до финиша Хитлей обошел японца, передвигавшегося как бы по инерции. Финишировав, Цибурая лег на землю, и его довольно долго приводили в чувство. Все это время Бикила прохаживался по полю и с нетерпением поглядывал на табло: он ждал сообщения о своем результате. Когда наконец появились долгожданные цифры, он смог убедиться, что прошел дистанцию на три с лишним минуты лучше, чем в Риме. И хотя в марафонском беге мировые рекорды не регистрируются, результат, показанный замечательным африканским спортсменом, с полным основанием может считаться лучшим за всю историю легкой атлетики.

Два дня спустя Бинила Абебе нес знамя своей родной Эфиопии на торжественной церемонии закрытия Олимпиады. Он шел легко и свободно, так же, как и в тот памятный день победы, олицетворяя собой молодую Африку, шагающую к новой жизни.

Марафонский бег явился триумфом не только для Бикилы Абебе,— с полным правом претендовала на аплодисменты и... японская полиция, совершившая, казалось бы, невозможное: вся 20-километровая трасса (в конце ее бегуны поворачивали назад) была свободна от машин и пешеходов, выстроившихся вдоль тротуаров за переносными барьерчиками. Для 11-миллионного Токио, в полном смысле слова порабощенного автомобилями, это настоящий рекорд, который должен быть по праву занесен в графу олимпийских достижений. В этом факте как нельзя лучше проявились пунктуальность и предусмотрительность хозяев Олимпиады. В свое время все газеты обошли сообщения о бесчисленных репетициях церемоний открытия и закрытия игр. Но отрепетированными, разученными до мелочей оказались каждая фаза, каждый момент соревнований, где бы они ни проходили (в том числе и марафонский бег).

Солдаты, обслуживавшие конный кросс пятиборцев, прежде чем уложить на место сбитое препятствие или пробежать через все поле в судейскую коллегию с запиской о результате прохода дистанции, никогда не забывали принять раз и навсегда заученную позу; на соревнованиях гимнастов каждый переход команд от снаряда к снаряду сопровождался забавной детской мелодией, в такт которой хлопали в ладоши все японские зрители, сидевшие в зале. Это повторялось по многу раз и воспринималось как своеобразный ритуал — обязательная часть гимнастического первенства.

Только однажды планы устроителей были нарушены — на церемонии закрытия, когда вслед за знаменосцами на поле хлынула толпа спортсменов, которые по сценарию должны были пройти перед трибунами четкими рядами в общей смешанной колонне. Попробовав было навести хоть какой-нибудь порядок, организаторы быстро убедились, что из этого ничего не выйдет, и решили отыграться на деталях, в которых были заранее уверены: вольные упражнения девушек с факелами, торжественный марш военных моряков, уносивших олимпийское знамя, строгий красно-белый квадрат японской команды. Все это утихомирило страсти, и дальше все пошло как по маслу. Правда, новозеландцы не преминули исполнить свой веселый танец перед императорской трибуной, а американцы все-таки стянули на память несколько шляп у японских спортсменов.

Во всех этих мелочах сказалась самая удивительная черта национального японского характера — потрясающая самодисциплина, без которой японцам, несмотря на всю их приветливость и обходительность, пришлось бы очень трудно в условиях страшной скученности, тесноты, порожденных огромным населением и малой территорией.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.