Свидетель

Затем самолет пожарной охраны сбрасывал над поселком хвостатый вымпел, и хмурый начальник лесоучастка снимал бригады с лесосек, раздавал лопаты и ведра, брал из орсовского магазина консервы, и лесорубы уходили тушить пожар.

Люди измучились на пожарах. Они возвращались в поселок с горелыми прорехами на одежде, с воспаленными глазами, с ожогами на руках. С надеждой смотрели мы в те дни на самую крохотную тучку, плывущую над небом. Но, словно по уговору, тучки были нарядные, легкие, как хлопья ваты, и не роняли на землю ни одной капли дождя.

В конце июня случилось то, чего с тайной тревогой уже давно ждал лесной поселок. Дымный хвост встал в лесу недалеко от поселка, возле делянки первой бригады.

Я в это время был на рыбалке, километрах в пяти от поселка. Устроившись в укромном заливчике, где по берегам росла пахучая таволга, а на воде лежали лапчатые кувшинки, я неторопливо таскал увесистых окуней и крупных плотичек.

К полудню я решил перекусить. И только тут, выбравшись из заливчика, я увидел в стороне поселка дымный хвост над лесом.

Бросив в лодку садок с рыбой, я смотал удочки и, налегая на весла, погнал лодку к поселку.

Через полчаса я уже оказался у перешейка, разделявшего озера. Перешеек был низкий. В половодье его местами заливала вода. Когда она скатывалась, на нем оставались раскидистые кусты ивняка, а летом вырастала буйная, в пояс, трава.

Черный столб дыма, поднявшийся над лесом возле поселка, угрожающе загибался к перешейку, и я уже тогда подумал, что худо будет, если пожар проскочит в необжитое Заозерье, в бескрайние заповедные леса...

Изо всех сил налегая на весла, я гнал лодку в сотне метров от берега, мимо прибрежных кустарников, беспечно свесивших над водой раскидистые ветки.

И вдруг увидел, что в густой осоке приткнута к берегу черная объемистая плоскодонка. Я узнал ее. Это была плоскодонка Петра Холодова.

– Петро! –крикнул я изо всех сил, привстав в лодке. – Лес горит! Слышишь, Петро!

На мои крики никто с берега не отозвался. Это показалось мне непонятным. Я хотел уже повернуть лодку к берегу, но потом подумал, что сейчас некогда выяснять, почему оставлена лодка, а нужно скорее спешить к месту пожара.

Дымные языки все круче и круче заворачивали к перешейку. Тревожно кричали вороны, стаей кружившие над ивняком. По стволу вы-

соченной сосны бегало полдесятка белок, где-то назойливо стрекотала сорока.

Солнце проглядывало сквозь дым тусклое, похожее на старинный, красной меди пятак.

До поселка я не доехал. Там, где стена соснового бора обрывалась у перешейка, я увидел клубы дыма, а между ними змеистые язычки, бегущие среди кустов ивняка.

Видно, огонь незаметно завернул в сторону от очага пожара, где люди бились с ним, стараясь преградить ему путь к поселку, к погрузочным эстакадам на лесных делянках, к узкоколейке. Он воровски подбирался к перешейку, чтобы перемахнуть в Заозерье и там разгуляться вволю.

Змеистые языки густели на моих глазах. Иногда они встречали на пути сухостойное дерево и взлетали над кустами нарядной огненной овечкой, разбрызгивавшей в стороны светлячки искр.

Когда я выскочил на берег, пожар на перешейке бушевал вовсю. Плотные кусты ивняка, на котором каждое половодье оставляло пересохшие пучки травы и мха, ломкие веточки, сухие листья и прочий лесной мусор, оказались для огня лакомой пищей.

Подбежав к очередному кусту, огонь осторожно лизал темные корни, словно примеряясь, как лучше броситься на добычу, затем взбегал на куст тысячами красно-желтых зверьков и вмиг раскидывал жаркий полог пламени. Секунду-другую куст светился розовыми отблесками, потом тонул в клубе белого дыма. Когда дым рассеивался, на земле оставались две-три чадившие головешки.