Свидетель

Оглядевшись вокруг, я увидел свою лодку метрах в трехстах от берега. Ее медленно относило на середину озера. Смотанные удочки сиротливо лежали на корме.

Я со страхом подумал, что до лодки придется добираться вплавь, но тут вспомнил про плоскодонку, которую я видел у перешейка.

Счет времени был потерян. Я не знал, сколько мне пришлось биться с огнем: полчаса или два часа. Не знал, стоит ли на месте плоскодонка.

И все-таки побежал разыскивать ее. Спотыкаясь о кочки и цепляясь прорехами на платье за кусты ивняка, я из последних сил бежал по перешейку.

Холодова я увидел неожиданно. Вывернувшись из-за куста, я едва не наткнулся на него. Взвалив на себя такую вязанку сена, что из-под нее были видны лишь задники резиновых сапог, мотоводитель тащил ее к берегу.

– Петро! – Я ухватился за верейку, которой была опутана вязанка. – Ты здесь?

Качнувшись из стороны в сторону от моего рывка, Холодов выскользнул из-под поклажи, как уж из травы.

– Чего хватаешься, леший тебя взял!.. Едва хребтину не свернул. Что стряслось?

– Лес на перешейке горит, – торопливо заговорил я. – У скошенной поляны огонь затух... Людей надо.

– То горит, то затух, – хрипло сказал Холодов. – Сказывай толком. На перешейке, говоришь, горит?

Я кивнул головой. Холодов вытер с лица пот рукавом сатиновой рубахи и сказал, в упор глядя мне в глаза:

– На перешейке нечему гореть... А кусты спалит, на тот год трава будет гуще, укосистей.

– Пожар в Заозерье может проскочить.

– Ты же сказал, что он затух, – насмешливо оглядел меня он. Видно, я и в самом деле был смешон в мокрой, с прорехами одежде, орущий на весь лес про пожар, который уже погас.

– Чего горячку-то пороть... Этак людей до смерти напугать можно. Выскочил из-за куста, как черт из бани...

Он насмешливо кольнул меня глазами из-под густых бровей и деловито стал затягивать ослабевшую веревку. И тут я почувствовал, как во мне нарастает холодное бешенство.

Я стоял перед ним с ног до головы мокрый, с волос по лицу текли струйки сажи. Я до смертельной усталости хлестал огонь мокрой курткой, а Петюня заботливо подтягивал веревку, чтобы ненароком по пути не вывалился у него клок сена из вязанки.

– Лес горит, – упрямо сказал я мотоводителю, стараясь заглянуть ему в лицо. – Бросай к черту свое сено! Бросай!

Я уже не помню, что я еще кричал Петру в эти минуты. Я кричал, а он, взгромоздив на спину вязанку сена, неторопливо пошел к своей плоскодонке.

И, поверьте, мне не хотелось его догонять...